|
В начале афганской эпопеи в Союзе мало кто представлял, что это такое - «оказание интернациональной помощи».
Отрывочные публикации в газетах рисовали радужные картинки раздачи муки и хлеба местному населению, на фотографиях фигурировали жизнерадостные лица советских солдат, помогающих возделывать поля сомлевшим от счастья дехканам, и уж, видно, чтобы войска совсем не потеряли навыки, иногда «проводились учения», в которых условный «противник» непременно бывал разгромлен. При этом отличились какой-нибудь рядовой Пупкин и лейтенант Шмыгло.
Обязательным было именование противника в кавычках, а также ритуальные фразы типа «наращивая темпы боевой учебы,… воодушевленные решениями N съезда партии,…проникнувшись чувством высокой ответственности…» и т.д. и т.п.
Однако прошло несколько месяцев и, в застоявшуюся болотную монотонную повседневность гарнизонной жизни, начали просачиваться первые слухи о боестолкновениях с реальным, а не кавычным противником, о потерях, о первых героях и совершенных подвигах, о, мягко говоря, небезупречности поведения в реальном бою имеющегося у нас вооружения.
От всех этих слухов исходил запах потаенной романтики, будоражащей воображение, они ложились на давно и мощно унавоженную самой эффективной в мире советской пропагандой почву - в сознание вОйска, застоявшегося без настоящего Дела.
Генетически в памяти солдат и офицеров СА (советской армии) звенели победные марши парадов победителей старших поколений. Призывные трубы рождали желание немедленно защищать «интересы родины, партии, государства», а ощущение невероятной мощи военной машины рождало у каждого служивого уверенность в выполнимости любой поставленной задачи…
Эскадра продолжала натаскивать в полетах молодых, «зеленых», вновь назначенных командиров и их, таких же сопливых пока «праваков» (так именуют в экипажах летчиков-штурманов, сидящих в кабине справа от командира вертолета).
В те времена еще не было проблем с топливом, запчастями, другими многими потребностями, необходимыми для содержания государством дамы капризной и дорогой во всех отношениях, имя которой – Авиация. Строевые полки летали в две смены по три-четыре дня в неделю, а уж училищные только по воскресеньям и праздникам могли себе позволить перевести дух.
Календарь монотонно, но неумолимо отматывал день за днем.
Дни смыкались в недели и месяцы. Шла Боевая Учеба и все увереннее становилась в воздухе поступь пацанов, все более азартными и дерзкими смотрелись на полигоне их маневры, все более точными ракетные залпы и бомбы, выпущенные с их вертолетов. Даже внешне они изменились: стали «увесистей», погрузнели лицом, походка и движения стали неторопливыми, вальяжными, тембр голоса приобрел баритонально-басистый благородный оттенок. В общем, начал происходить процесс, который в авиации называется «появилось в заднице перо…».
И вот тут объявились в полку вернувшиеся из командировки в Афганистан первые, снаряженные туда в незапамятные времена, два славных экипажа: Фёдора Степанова и Юры Костюкова.
Когда-то, в древние времена, провожая варягов в неизведанные дали, те, кого они оставляли на родном берегу, не чаяли увидеть их снова. Экспедиция на Марс, будучи снаряженной сегодня, имела бы по степени авантюрности предприятия характер безобидной прогулки на пикник.
Так и в полку не думали, что сможем увидеть посланные на усиление экипажи обратно, будучи в уверенности, что уж героев, первыми нюхнувших пороха, непременно, сразу как «опосля», переведут в какое-нибудь элитное подразделение, дислоцируемое, само собой, в престижном месте. Мысли о более трагичных вариантах старательно изгонялись по причине суеверности, присущей всему летно-техническому составу.
Поэтому появление данных персонажей на сформировавшихся подмостках нашего театра гарнизонной жизни было сродни возникновению тени отца Гамлета по степени произведенного эффекта.
Они смотрелись благородными странствующими рыцарями, прибывшими из чужой, загадочной страны усталыми, покрытыми дорожной пылью и неувядаемой славой, в доспехах, несущих следы от вражеских стрел, копий, клыков и когтей. Их чело несло печать приобщенности к вселенской тайне бытия, ее тяжеловесности, а также грустного осознания тщетности сует.
Мгновенно наша молодежь утратила приобретенный было пафос, снова превратившись в милых щеночков, подобострастно махающих хвостиками, тихо поскуливающих от нестерпимого желания увидеть, а что там, за дверью?
По такому случаю было объявлено офицерское собрание. Обычно это скучное протокольное мероприятие из разряда обязаловок, с которого всеми правдами и неправдами стараются «свалить».
В этом случае аншлаг был полный.
Варяги сидели в президиуме, негромкими голосами вещали Откровение.
Выглядели они живописно. Федя Степанов в кителе, который смотрелся чужеродно на его высокой, угловатой, худой фигуре, привыкшей к лётному комбинезону, возвышался над остальными. Его скуластое лицо, обрамленное сверху копной курчавых черных волос, никогда не поддававшихся расческе, сохраняло невозмутимость сфинкса.
Из темных, глубоко запавших на лице глаз, холодно взиравших на окружающее пространство, как из жерла вулкана, периодически вырывались протуберанцы огня, испепеляющего душу изнутри, того самого неумолимого огня страсти самоутверждения, что поднимает на немыслимую высоту человека, чья душа подготовлена к этому, коли промыслом божьим отведена ему данная роль. И не дай бог, если кто-то подсунется в уготованные другому сани незрелым, нахально натянув на себя тогу бессмертного супермена… Мысли эти нахлынули, глядя на Федю спонтанно, но кто знал, чем это обернется в дальнейшем…
Юра Костюков, обыкновенный по виду белокурый русич, представлял собою внешне полную противоположность Федору. При взгляде на него вспоминалось неспешное течение широкой русской реки, вольготно раскинувшей свое русло среди бескрайних степей. Китель сидел на нем, как влитой, на груди таинственно и завораживающе мерцал боевой орден КРАСНАЯ ЗВЕЗДА, который нам до этого доводилось видеть только в музеях.
Орден, боевой орден, из разряда которых был Красная Звезда, не вручался в советские времена спортсменам, знатным хлеборобам, строителям и т.д. Это чисто боевой орден, награждаемый за подвиги на поле брани. От него веяло историей, славной историей побед всех предыдущих поколений воинов советской армии, которыми мы столько лет были напитаны усилиями всей мощи партполитпропаганды.
Солнечно улыбаясь, он говорил о противозенитных маневрах, о комплексном огневом воздействии по противнику, о взаимном прикрытии при действиях в паре и прочих хитростях, необходимых для выживания в бою.
Мы недоумевали. Какое, на хрен, выживание, что, разве доисторические пуштуны не разбегаются при одном лишь виде незнакомой им до этого «шайтан-арбы», как называют они вертолеты, причем лучшие в мире? Оказалось, далеко не так…
Далеко за полночь продолжалось это неординарное офицерское собрание, град вопросов, казалось, не иссякнет, Но, «всему есьм начало, всему должно и конца бысть»…
В эту ночь заснуть скоро удалось немногим…В сознании рисовались рельефные картины сражений, лихих атак, лунные пейзажи невиденной страны, свершённые тобою лично и твоими товарищами подвиги и, чего уж там, сияющий новенький орден на младой груди по возвращению домой, к любимой, глаза которой выражают при этом, ну, полный восторг и безграничное восхищение…Да-а-а-… Это что-то….
Наверное, в этом - основная суть всех деяний мужиков: удивить и восхитить любимую женщину, а вся остальная мотивация - это так,… пыль цивилизации, оболочка…
О плохом не думалось, вернее - не хотелось думать. Да и черт возьми, наконец концов, нас для ЭТОГО столько лет готовили, нам за ЭТО деньги платят, на то мы и АРМИЯ, содержимая в то время в необходимом достатке полунищим НАРОДОМ.
Дак, постоим за его интерес. Ну, а почему он, этот интерес, далеко так распростерся, разберемся чуток попозже, на месте, когда Родина позовет…
|
