Воспоминания командира вертолета Ми-24 262 овэ смены 1984-1985гг. ст.л-та Черняева Александра Юрьевича, ныне А.Ю. Черняев -  ген.-майора авиации, начальник 344 ЦБПиПЛС.

Для меня война в Афганистане начиналась, когда курсантом 2-го курса Сызранского ВВАУЛ из утренних новостей 27 декабря 1979 года нам стало известно о вводе войск. Новость, конечно, нас всех взбудоражила, горячо обсуждали, все как-то стали серьезнее. Начали рассуждать, кто, когда понадобится, некоторые решили писать рапорта. Но нам, отлетав на первом курсе 50 часов на Ми-2, было понятно, что наша очередь настанет не скоро.

Так получилось, что мой первый инструктор старший лейтенант Орлов Николай Павлович (1976 года выпуска) в 1980 году в группе летчиков-инструкторов был отобран и направлен в строевую часть  в Нивенское  (Калининградская область). Мы изредка переписывались, я в то время был старшиной летной группы и у нас были хорошие отношения.

Поэтому, заканчивая училище, я попросился к нему в полк, зная что летом 1982 года они идут на замену в Джелалабад (наш выпуск состоялся 29 мая 1982 года, и мы без отпусков сразу были отправлены в строевые части).

Но разнарядки не было, и, в конечном итоге, попал в Белоруссию, на формирование 276 отдельного вертолетного полка 5 отдельного армейского Минско-Рогачевского армейского корпуса.

За год, освоившись в роли командира  вертолета Ми-24 (а наш выпуск – первый выпуск на Ми-24), осенью обратился с рапортом о направлении в ДРА.  Даже на инспекторском опросе во время итоговой проверки сделал шаг вперед из строя и заявил свое желание командиру корпуса (в те годы лейтенанты тоже ничего не боялись). У меня был уровень подготовки к боевым действиям днем в ПМУ, СМУ, ночью в ПМУ и опыт участия в крупных учениях «Запад 83» четвертым в звене. Желание и решение было осмысленным, твердым. Рассуждал просто – как можно стать бойцом, настоящим летчиком, если не участвовать в такой передряге?!

В декабре сообщили – первая группа от полка на Ми-24 пойдет в июне. Я оказался в списках, а в феврале меня исключили. Возмущению не было предела. Однажды, с ночных полетов, без разрешения, никому не рассказывая, ночным поездом из Полоцка убыл в Минск, в штаб Воздушной Армии, к Члену Военного Совета за справедливостью. В штаб, конечно, запустили, попал в кабинет начальника отдела кадров и в присутствии  начальника отдела армейской авиации был жестоко в моем присутствии «выслушан»  по телефону командир полка полковник Юрий Алексеевич. С чувством вернулся в полк, с утра был у командира полка и еще 30 минут слушал много «приятных» слов о себе. Остался «при своих». В марте вернули в боевой расчет, а 4 июня 1984 года с нашего аэродрома на Ил-76 мы стартовали в заданном направлении через Грузию в Карши.  С Карши нас на 4-х Ми-8 перебросили в Каган.

За неделю прошли теорию и практику (полеты на потолке, на площадку, на пилотаж на потолке) и дальше в Чирчик на пару дней. Там нам «дали» горный полигон и 16 июня 1984 года наш Ил-76 приземлился на авиабазе Баграм. Так началось то, чего я хотел.

Встречали нас очень радушно. К самолету подали всё, что могли – старенький автобус, грузовик и отвезли в модуля. Аэродром гудел по полной схеме: непрерывно взлетало и садилось все боевое, разведывательное и транспортное, шла Панджшерская операция.

Вечером в клубе авиагарнизона нам закатили обалденный концерт художественной самодеятельности силами эскадрильи. Мы были просто ошарашены все 3 часа его продолжения. Вечером каждому сменщику была предоставлена своя кровать, застеленная бельем 1-ой категории… Тогда выдавали 2 комплекта постельного белья, кажется на полгода, один берегли, как зеницу ока, для заменщика. Мы были жутко удивлены и на глупый вопрос: «А где вы сами будете спать?», они улыбались и отвечали: «Не ваше дело». Потом мы видели, как заменявшиеся ложились на пол, в комнате, в прихожей, на бортах вертолетов, на крышах модулей. Это произвело сильно впечатление, и мы усвоили этот урок, как закон, в дальнейшем для своих заменщиков.

После концерта во всех комнатах были накрыты столы. Мы, конечно,  не зажимаясь, достали по бутылке  водки, черного хлеба, селедки, сала, горчицы и дружно пировали допоздна, обмениваясь опытом и радостью их замены. Столы ломились от угощения, готовились они основательно: овощи, мясо, фрукты в полном изобилии, море самогона, браги.

Но в начале застолья, конечно водка из Союза. Это было свято!

Быстро входили в строй, выполнили облет района боевых действий, контрольный полет на пилотаж с имитацией критических режимов и через пять дней, наслушавшись опыта, сами приступили к интенсивной работе. Операция шла полным ходом, гвалт в эфире стоял неимоверный, и кому там было дело, кто молодой, кто старый. Постепенно, от простого к сложному, втянулись в ритм: подъем в 3.30, отбой в 22.30. И так -  каждый день с перерывом на 1 день (поспать, постираться, письмо написать) через 2-3 недели работы с налетом 70–100 часов в летний период и 50–80 часов  в зимний период (ноябрь – февраль).

Конечно, через пару недель по отношению к видам и характерам полетов стало видно, кто есть кто. Кто сцикливый, а кто рвется в бой. Это неизбежно, ибо грань жизни и смерти, когда она ребром, быстро ставит точки над «i».

Подавляющее большинство достойно выполняло всю нашу нелегкую работу. У нас в эскадрильи сложился хороший коллектив. Наши «восьмерки» всегда хотели, чтобы их прикрывали свои «двадцатьчетверки». Возникали и трения.  Еще бы, когда в комнате проживает 10 человек и каждый день одни и те же лица. Но это естественно в таких условиях. Со временем в экипажах, парах понимали друг друга с полуслова, без лишнего радиообмена. Отираться в модулях больше одного дня отдыха было тягостно. На аэродроме и в воздухе время летело быстрее. Чувство страха, после трех месяцев пребывания, постепенно притупилось, а под замену вообще было ощущение, что оно почти все пропало. Приходилось заставлять контролировать и себя, и подчиненных. Сожалею, что не вел дневник каждый день, но и в памяти осталось очень многое и, конечно, всегда рад видеть своих боевых товарищей или слышать о них, где они и что у них.

Самый памятный и трагический для меня случай произошёл 14 октября 1984 года. Мы возвращались пешком из столовой на стоянку вертолетов. Вдруг кто-то вскрикнул: «Смотрите!». Со стороны Кабула, на удалении 5-7 км в нашу сторону на Н = 2200 м (как потом выяснилось), шел Ми-6, а его сопровождала пара Ми-8. Со стороны правого двигателя была яркая точка, которая разрасталась быстро в своих размерах, появился черный дым. Мы встали, как вкопанные.  Шлейф дыма становился все мощнее, и вертолет постепенно перешел в отвесное пикирование. Гигантский факел за десяток секунд достиг земли, и лишь на высоте метров 300, появился один купол парашюта, а на высоте 100-150 м, другой, но он не раскрылся. Испытал страшные мурашки по коже. Мы бежали в жаркий полдень на стоянку, что есть сил. Восьмерки снизились по спирали,  и один сходу пошел на посадку в «зеленку». Когда добрались до стоянки, «восьмерка» шла на предельно малой на площадку, что на северо-восточной окраине аэродрома,  дежурная пара Ми-24 была на взлете. Не раз видел догорающий вертолет на земле и вулкан взрыва от упавшего борта, но этот случай врезался в память больше всего.

Но  бог меня хранил …

Хранил не только меня, но и всех нас. Вообще, при всей интенсивной деятельности в 1984–1985 гг. мы, при общем налете эскадрильи около 20 тысяч часов, за 15 месяцев не потеряли ни одного экипажа при том, что было все: и падения, и вынужденные посадки.

12 августа 1984 года, в районе Анавы (провинция Парван), разведывательный батальон ВДВ выдвигался для реализации разведданных. По нему было оказано огневое противодействие и нашу пару подняли на авиационную поддержку. Я - ведомый, ведущий - майор Горбенко Володя. На втором заходе, при выводе из пикирования на скорости 280 км/ч с креном 20 градусов, вдоль ущелья в лобовую попал под очередь ЗГУ (КПВТ-14,5). Сильный удар в лицо, боль, брызги крови, лицо горит, правый глаз ничего не видит. Как шли, так с доворотом и пошел на вынужденную посадку на аэродром на удалении 4-5 км со снижением. Доложил ведущему. Они встали в большой круг надо мной. В мозгу пронеслось все: родные, близкие, калека-инвалид, прощай летная работа – кому я нужен.  Площадка была занята парой наших Ми-8, они работали по постам. Валера помогал пилотировать, пришлось выбрать нечто похожее на ровное место и плюхнуться среди окопов на уклоне. А в пыли ничего не было видно, повезло, на основных шасси, стоп-краны, РУ от себя до упора.

Пыль рассеялась, винты встали, появилось желание скорее увидеть: что на лице, было сильное жжение.

Бортовой техник Петя Юричок, мухой взлетел наверх, начал перечислять, что перебито, выведено из строя, быстро достал и подал бронебойный сердечник калибра 14,5мм, который где-то хранится дома до сих пор. Подъехал БТР, фельдшер замотал бинтом всю голову, оставил левый глаз, отвез на Ми-8, заглянул к мужикам в кабину, они уже запускали, напугал их своим видом, а через 20 минут они доставили меня в наш медсамбат на окраине Баграма.

Впервые взглянув в зеркало после того, как все произошло, понял, что жить можно и летать буду. Сообразил, что «бронебойное чудо» прошло на 5-7см выше головы. Поэтому и сделал вывод, что бог меня хранит. Изредка вспоминая, все же прихожу к выводу, что больше испугался последствий, чем самой неожиданности от боевого соприкосновения. Было еще порядка 7 случаев, когда думал, что «ВСЁ». Но, слава богу, обходилось в самый последний момент.

Были и курьёзные случаи, которых хватает в любой, что мирной, что боевой, обстановке в нашей авиационной жизни.

Однажды в районе Рухи (Панджшерское ущелье) накануне на хребтину Н=3200м была десантирована большая группа наших, которая шерстила «духов». Обстановка была не очень, мы парами, сменяя друг друга в воздухе, барражировали над хребтом для прикрытия. Рядом с пехотным командиром был авианаводчик из наших, баграмских. Вообще, надо сказать, что у нас в авиагородке, в соседнем модуле проживали наши собратья, авианаводчики. Они, конечно, редко были на базе. Ну, а когда изредка возвращались массово с операции, то мы дружно отмечали все наши праздники и встречи. Так вот, один из них, как раз был там. Они по позывным и голосам знали, кто их поддерживает.

Было затишье, они расположились на отдых и вдруг он меня запрашивает и просит подбросить курева.  Говорю, что-нибудь придумаем. Даю команду борттехнику: «Найди там, у себя, Ф-1, тряпку какую-нибудь, возьми мою пачку сигарет, обмотай все и по моей команде бросишь в открытую створку».

Со снижением вдоль хребта на скорости 100-110 км/ч, высоте 20-30 м сбросили «подарок», он упал метров двадцать от командира с наводчиком. Выполнил разворот с набором высоты, смотрю, два бойца медленно доставили наш груз. Виктор спрашивает: «Что так мало сигарет? Все помялись» Ответил, что больше курящих на борту нет, повторить нечем.

С юмором обсуждал потом в кругу друзей, когда все встретились за столом. Благодарил, что так душевно отнеслись. Их много разных случаев было, всё относительно.

Как и предшественники, замену мы ждали через год, т.е. в июне 1985 года, но уже весной нам сказали, что замена будет осенью. Это был сильный моральный удар для многих. Я это узнал раньше и сильно не расстраивался. Вообще у многих под замену было мнение отгулять отпуск пару месяцев и - назад, на войну, потому что в мирной обстановке уже не так интересно, а на учениях нудно. Какие только мысли в голову по молодости не приходили. Замена прибыла 15 или 16 сентября. Через 3-4 дня всех наших как ветром сдуло, остался руководящий состав человек 7. Среди них я - один командир звена-инструктор на Ми-24. Командир экипажа был уставшим,  и я вывозил всех: два звена Ми-24. Летали и днем, и ночью. А между вывозными еще и ходил с ними на боевые, как правило, ведущим. 24 сентября 1985 года долгожданный самолет увез нас на Родину. Но за три недели до этого у нас в комнате два борттехника заболели гепатитом «А» (желтуха) и грустно пребывали в госпитале у нас, в Баграме.  Все 15 месяцев у  нас на кондиционере стояла 3-х литровая банка с водой для питья.  Кружась над госпиталем 23 сентября, когда мужики махали на дорожку, и было очень жаль их оставлять, я не думал, что через неделю дома, у тещи в Белоруссии, свалюсь от болезни, отвезут меня на скорой в больницу, потом в госпиталь один, второй и 41 сутки отваляюсь на больничной койке. Только в конце декабря вернусь в свой полк, еще отгуляю 30 суток очередного (за болезнь – сжатым воздухом) за 1986 год, и лишь 10 февраля  выйду на службу. Вот так состоялся мой вывод. Ни о чем не жалел, кроме подцепленной желтухи, и что целый год надо быть на диете.

После возвращения в Союз страна казалась ещё роднее и встреча с ней долгожданной. Никаких претензий не имел. Глядя на весь ритм жизни и вглядываясь в лица людей ощущалось, что много они не знают. Что так мало информации о том, как достойно мужики 80-х выполняют свой воинский долг. А вообще не помню, чтобы нарвался на идиотов, «которые нас туда не посылали». Повезло. Наоборот - всегда взаимопонимание, где-то уважение. Может потому, что без очереди никуда не стремился и меньше бухтел на эту тему! Так что было желание, чтобы страна больше уделяла внимания всем и всему, что связано с Афганистаном и не только в информационном плане.

Родина много что нам прощает, и она имеет на это право, только мы не имеем права на нее щеки надувать – это аксиома для офицера и не только. Так что нормальная, сильная страна увиделась, как и прежде.

Какая же награда после окончания «моей» войны оказалась самой дорогой?

Трудно ответить на этот вопрос. Все дорого: и то, что живой остался, и то, что никого не подвел, и каждая благодарность авианаводчика  в эфире, и то, что заменились без потерь, и каждый орден – потому за «работу», а не за «успехи в боевой и политической подготовке». Даже затрудняюсь, что дороже. Наверное,  главная награда на войне – вернуться с нее.

Как сейчас следует относиться к той войне?

Ни о чем не жалел, не жалею и не буду жалеть по отношению к событиям в этой стране.

Считал,  считаю и буду считать – всякое государство, куда страна посчитает необходимым войска послать в национальных интересах, туда и необходимо нам, служивым, во славу Родины и двигаться.

Всякое рассусоливание на тему «правильно-неправильно» - удел примитивного обывателя. Но и он должен четко это знать, даже если ничего не понимает – как данность! А вообще, настоящий профессионал военного дела рождается только на войне, это его ремесло, жаль, что достигается опыт высокой ценой.

Афганистан для меня – мощный фундамент для моей профессии. А ныне, как и в Афганистане, готов в интересах Родины выполнять поставленную задачу в любой точке Земного Шара. Вот такое пафосное отношение к итогам этой войны.  

Из интервью газете 15.02.2009г., г. Торжок