Воспоминания начальника политотдела 280 ОВП, кавалера ордена Красного Знамени полковника Фролкина Владимира Александровича

Книга В.А. Фролкина размещена в формате .pdf внизу страницы. Ниже предлагается отрывок из книги - рассказ, основанных на реальных событиях.

                         НОЧЬ ПОД КАНДАГАРОМ

Взвод назначили в боевое охранение. Четыре боевые машины БМП-2 выдвинулись из боевых порядков десантно-штурмового батальона и расположились на небольших возвышениях и обрывистом берегу сухой реки.
  Боевая группа из состава мотострелковой бригады целый месяц проводила операцию по противодействию переброске оружия и боеприпасов из Пакистана в горные районы Афганистана.
   Десантно-штурмовой и горный батальоны расположились на стыке Дашти Марго, что в переводе на русский язык означает «Пустыня смерти» и южных отрогов Гиндукуша. Экипаж БМП с бортовым номером 22 на время нахождения в боевом охранении был усилен двумя стрелками, которые постоянно находились в распоряжении командира боевой машины. Стрелки – Витёк и Борька, оба родом из под города Горького, прослужили всего по полгода, в Афган прибыли пару месяцев назад, а на боевых были впервой. Ребята старательные, но еще не обстрелянные, наивные и доверчивые. Механик-водитель Славка прослужил уже год, половину срока в Афгане, а значит числился опытным бойцом. Родом он был из Челябинска, где до армии работал на танковом заводе, а поэтому хорошо знал и любил свою бронированную машину. Стрелок-наводчик Саня, этот родом из Калининской области, дембель. После операции готовился отбыть на родину, форма и альбом дембельский полностью готовы. Командиром этого грозного войска был Саня Удалов, сержант-сверхсрочник. В Афганистане отслужил всю срочную службу и год еще сверху. Был он неторопливым и уверенным в себе мужиком, с крепким внутренним стержнем, который окружающие его люди интуитивно ощущали, а подчинённые беспрекословно выполняли его поручения.
   Он был родом из деревни с окраины Калининской области. Ребята в деревне рано привыкали к физическому труду, помогали родителям управляться по хозяйству. Санька охотно помогал отцу плотничать, столярничать, чинить трактор и другую технику. Нелёгкий деревенский быт закалял мальчишек, делает неприхотливыми в еде и крепкими физически. Эти качества, воспитанные в сельском мальчишке давали много преимуществ в армейской службе и особенно на войне.
  День был банным. После обеда по банному графику мылся их взвод. Сержант остался у машины, а бойцы со старшиной роты пошагали к банной палатке. Под окрики грозного прапорщика из хозвзвода, ребята помылись быстро и в чистом белье расслабленные от горячего душа, вернулись к своей поцарапанной, местами помятой БМПшке.
  Удалов пошел в баню перед самым ужином вместе с другом Серёгой, тоже сверхсрочником из их же взвода. Друзья договорились вечером после ужина посидеть вдвоём и выпить самогонки, припасённой заранее. Они и местечко присмотрели. Между их машинами была небольшая лощинка, где и экипажи рядом, и начальство не разглядит.
  С наслаждением помывшись в горячем душе и потерев грубыми мочалками друг другу спины, Санька и Серёга, балдея от чистого собственного тела и свежестиранного белья, не спеша дошли до 22-й Сашкиной бронемашины. Присели на пустые ящики от снарядов, закурили, помолчали, отдыхая от дневной суеты.
      ‒ Слушай, Серёга, скоро ротный будет обход охранения делать, как он от тебя уйдёт, сразу иди на место. Не забудь химкомплект захватить, кружки, тушёнка тоже с тебя, ну а я – остальное.
        ‒ Лады, Сань!
  Предвкушая выпивку и неспешную беседу с другом Сергей пошагал к своей БМП под двадцать третьим номером. Красный диск солнца приблизился к зубчатым вершинам гор, на закате, стало прохладно. В долинах предгорий и под обрывом сухой реки сгущались семерки.
 Из расположения боевой группы доносились звуки жизнедеятельности большой массы военных людей. Закончилось движение боевой и специальной техники, перестали рычать двигатели. В холодеющем воздухе были слышны негромкие команды офицеров, обходящих перед ночью свои подразделения, у столовой прапорщик-начпрод поругивался с дежурным по столовой. День заканчивался спокойно, как и другие дни этой операции.
          ‒ С лёгким паром, мужики!
  К машине подошел командир роты капитан Шумилов.
          ‒ Спасибо! Товарищ капитан‒ отозвался Саня.
          ‒ Поужинали?
          ‒ Нет пока. Два бойца пошли с котелками, придут, поедим.
    ‒ Смотри внимательнее ночью, Удалов. Уж больно гладко операция заканчивается. Бойцы расслабились, а духи народ коварный. Да что тебе говорить, никак три года воюешь.
      ‒ Не, товарищ капитан. Два с половиной, полгода первых в учебке был.
          ‒ Тоже круто, два с половиной. Я вот только один год, а уже на весь этот пейзаж глаза не глядят. Ты, Удалов, после операции в отпуск собирайся, хватит духов пугать. Ты их так замучил, что за всю операцию никого и не видели на расстоянии выстрела.
  Санька промолчал, ему не хотелось говорить ни про отпуск, ни про дальнейшую службу.
           ‒ Ну всё, несите службу!
  Офицер пожал сержанту руку и двинулся по берегу сухой реки к Серёгиной БМПшке №23.
 Из столовой вернулись Витёк и Борька с харчами. Экипаж расположился на ящиках из-под снарядов вокруг самодельного стола, сколоченного Сашей из тех же ящиков.
          ‒ Вы, мужики, останьтесь, а мы с Серёгой в овражке перекурим да за жизнь потолкуем. Стемнеет в машине ложитесь спать и не курите по темноте. Я за обстановкой посеку, а в 24.00 Витька заступит и дальше как договорились. Саня ‒ земеля с 4.00 до 6.00, он всё равно плохо спать обязан перед дембелем.
  Санька вытащил из машины вещмешок, в который засветло положил полбуханки хлеба, банку рыбных консервов, жестяную банку с соком и заветную фляжку с самогоном. Самогон Саня купил по случаю у водителя КАМАЗа ‒ наливника.
  Солнца уже не было над горизонтом, но чёрная афганская ночь ещё не вступила в свои права. Саня, осторожно обходя валуны, подошёл к небольшой лощинке находящейся в десятке метров от БМП и почти посередине между двумя соседними машинами. В сторону предгорий местность была открытая, изрезанная неглубокими промоинами от ручьев, наполняющихся водой зимой в сезон дождей. Сзади на фоне гаснущего небосклона виднелся силуэт его боевой машины. Серёга уже хозяйничал. На большом плоском валуне он расстелил газету, поставил кружки, открыл банку с тушёнкой и соком.
        ‒ Сань, я уже заждался, есть после баньки хочется, а выпить ещё больше чем есть.
       ‒ Спешка, Серёга, нужна, когда в бане вода кончается ‒ хмыкнул Санька.
  Он не спеша достал из вещмешка свои скромные припасы, на почётное место импровизированного стола поместил фляжку с самогоном. Присели на разостланные на каменистой земле химкомплекты. Саня разлил по кружкам пахучую жидкость.
     ‒ Ну что, братуха, за пехоту!‒ чокаясь о кружку приятеля, негромко сказал Саня.
           ‒ За пехоту! – вторил ему Серёга.
 Выпили, не спеша закусили хлебом с размазанной по нему тушенкой. Не мешкая выпили по второй за неизбежность дембеля.
        ‒ Сань! А ты чего в отпуск не ходишь, мужики говорят, что и после окончания срочной службы домой не летал?
          ‒ Мне некуда летать и не к кому, ‒ глухо ответил Саня. Давай по третьей выпьем за тех, кого нет.
  Свехсрочники накрылись одной накидкой из химкомплекта, легли на землю головами к лагерю и закурили пахучие сигареты «Прима».
           ‒ Сань, а ты что детдомовский, почему ездить-то некуда?
  Жадно затянувшись сигаретой несколько раз подряд, Санька ответил очень тихо, отделяя одно слово от другого:
       ‒ Были отец и мамка и сестрёнка, а теперь нет никого. В деревне мы жили, родители в совхозе работали, своё хозяйство было, корова, поросёнок, куры. Всё, в общем-то, как и положено в сельской местности. Я уже в армии служил, мама в письме написала, что совхоз совсем разваливается, заработков совсем нет, живём только за счёт подсобного хозяйства. Потом узнал уже из письма от друга. Отец долго искал работу в городе, ну и в конце концов нашел. Комнату в заводском общежитии на семью дали. Стали в город перебираться, живность распродали, дом совхозный был, его просто сдали. Загрузили кое-какие вещи в старенький Москвич, он у нас очень давно был куплен, да и поехали в город жить. На железнодорожном переезде под поезд попали. Там поезда два раза в сутки ходят, вот отец видно рискнул проскочить, да не успел, а может сигнализация не сработала, а она часто барахлила. В общем, тепловоз на большой скорости от «Москвича» с моими всеми ничего не оставил. Я тогда, как и сейчас на боевых был, узнал обо всем через месяц после случившегося. У меня уже дембель должен быть, мне сразу предложили первым же самолётом в Союз лететь. А куда? Ни дома, ни родных, переночевать и то негде. Комбат по моей просьбе поговорил с командиром бригады и меня оставили на сверхсрочную. Давай, Серёга, наливай, а то у меня что-то глаза намокли.
  Саня выбросил погасший окурок и потянулся за кружкой. Афганская ночь давно вступила в свои права и после непродолжительных сумерек наступила непроглядная тьма. Совершенно чёрное небо с крупными яркими звёздами создавали впечатление нереальности окружающего мира.  В то время, пока сверхсрочники курили под накидками, на небосводе показалась огромная луна, освещающая мертвенным светом пространство на границе каменистой чёрно-серой пустыни Дашти Марго и мелких отрогов гор Гиндукуша, спускающихся к ней. В свете луны чётко просматривались силуэты боевых машин.
     - Давай ещё по одной, да пойду у машины подежурю, ‒ проговорил Саня и потянулся кружкой к товарищу.
  Сзади сержантов Сани и Сергея от крутой излучины сухой реки раздался резкий, разрывающий ночную тишину грохот и почти сразу ослепительное пламя вырвалось из башни Санькиной БМП, раздался сильный звук взрыва.
          ‒ Пацаны!!!
  Санька орал и карабкался по осыпающемуся склону ложбины к горящей машине.
  Серёга сдёрнул друга за ногу на дно ложбины и лёг на его голову всем телом. Теперь уже от страшного грохота раскололось, казалось, само небо. Кругом падали обломки и капли горящей солярки, гулко ухали взрывающиеся снаряды и хлопали патроны боекомплекта. С соседних постов и БМП застучали пулемёты. Бойцы охранения наугад стреляли по направлению к излучине реки. Светящиеся трассы сходились на каменистом обрыве и рикошетом уходили вверх. Беспорядочная стрельба быстро закончилась. Санька с Серёгой поднялись на ноги и выбрались из ложбины. Машины не было. После взрыва боекомплекта остались обгорелые ведущие катки и нижняя бронеплита. Чадили и медленно гасли островки горящего масла и соляры.
      - Пацаны, пацаны, пацаны! –кричал Санька, пересохшими губами, но изо рта вырывался чуть слышный шепот. Он не слышал криков ротного прибежавшего к остаткам машины и пытавшегося отозвать его от опасного места. Они с Серёгой оглохли от взрыва боекомплекта и шатались от контузии. Сверкнула яркая вспышка от взорвавшейся гранаты. Санькину руку и щёку пронзила острая боль. Он очумело посмотрел на руку. Безымянный палец отсекло осколком гранаты и осколком же пробило щёку. Рука болела, но эту боль затмевало чувство ужаса от сознания того, что его пацанов больше нет, и почти ничего от них не осталось, кроме тех небольших фрагментов, которые мозг не хотел воспринимать.
  Ночь казалась бесконечно длинной. Луна ушла с небосвода, устав освещать своим бледным неживым светом каменистую долину сухой реки, обезображенную воюющими друг с другом людьми.
 Он сидел в грузовой кабине восьмёрки, так все называют транспортно-боевой вертолёт Ми-8. Подташнивало от контузии и саднило левую, забинтованную прапорщиком-медбратом руку. Слышал окружающие звуки как бы сквозь вату и напутствия друга Серёги об отдыхе и дембеле не доходили до сознания.
  Сержант Александр Удалов первый раз в жизни сидел в вертолёте. Рядом с ним стоял небольшой фанерный ящик, на котором шариковой ручкой были написаны фамилии его бойцов. Четверо бойцов были в этом обшарпанном ящике обитом металлической лентой. Напротив Сани сидел капитан ‒ начальник разведки бригады, его было хорошо видно потому, что в вертолёте по потолку горели синие фонарики. Капитан был оживлён, ёрзал на сиденье, крутил головой, заговаривал с бортовым техником вертолёта, который что-то проверял, поправлял, включал и выключал какие-то выключатели. Оказывается, капитану дали долгожданный отпуск, и он рвался на аэродром что бы поскорее улететь в Союз.
  В вертолёт поднялся по лесенке лётчик в очень чистом, почти белом комбинезоне и новых кроссовках. Он кивнул капитану и Саньке, досадливо крякнул, увидев ящик с фамилиями бойцов, на своём лётном языке поговорил о чём-то со штурманом.
      -Ну что, мужики, в полёте не курить и по салону не ходить. Полетим напрямик через пустыню, долетим минут за тридцать. Я сегодня майора получил, отметить надо.
  Лётчик надел на голову тяжёлый зелёный шлём и шагнул в пилотскую кабину, в которой мигали и переливались разными цветами многочисленные табло, приборы и лампочки.
  Сильно завыл пусковой двигатель и через минуту загудели основные двигатели, зашуршали лопасти, набирая обороты. Из пилотской кабины вышел оживлённый бортовой техник, выскочил на улицу в темноту и через несколько секунд забрался обратно втащив за собой лесенку. Он с шумом закрыл сдвижную дверь, крикнул: «Ну, погнали, мужики, не робейте!».
  Юркнув в пилотскую кабину, бортовой техник захлопнул за собой её дверь. Двигатели загудели сильнее, вертолёт мелко подрагивая и чуть покачиваясь, стал отрываться от земли. Саня, баюкая на груди раненую руку, с любопытством смотрел в круглый блистер грузовой кабины. Было видно, как загорелись впереди снизу две мощные фары, луч одной из них медленно пополз вперед, а другой наоборот вниз под брюхо вертолёта. Вокруг в свете фар бесновалась пыль, мелкие камушки пощёлкивали по обшивке и стёклам взлетающей машины. Вертолёт наклонился и наращивая скорость понёсся сквозь пыль вперёд и вверх.
  Рёв двигателей, работающих на предельной мощности, и шум винта пересилил чужой, посторонний звук. Что это ‒ не успели осознать ни пассажиры, ни опытный экипаж. Это был невыносимый шум от адской огненной силы разрывающей металл вертолёта. Это был голос агонии умирающего, некогда сильного, умного и прекрасного творения рук человеческих ‒ вертолёта Ми-8.
  Взрыва не было. Бортовой техник в последние доли секунды своей жизни перед ударом о землю выключил двигатели.
  Поседевший за последние сутки сержант сверхсрочной службы Александр Удалов, 21 года от роду был без сознания. Вся его одежда насквозь пропитана авиационным керосином, хлеставшим из разорванных топливных баков. Обеими руками ‒ здоровой и раненой он мёртвой хваткой держался за ящик с останками ребят. В мешанине из дюраля, трубопроводов, жгутов с проводами, керосина и масла он был жив и даже не ранен. Прапорщик‒медбрат привёл сержанта в чувство нашатырным спиртом, после этого с трудом отцепил его руки от ящика и снял всю одежду, пропитанную ядовитым, обжигающим плоть керосином. Совершенно голого бойцы положили его на носилки и бегом перетащили в другой вертолёт.
  На рассвете в бригадный госпиталь привезли тела погибших лётчиков, не успевших отметить новое воинское звание командира экипажа. С ними доставили капитана-разведчика, которому уже никогда не бывать в отпуске. Последним доставили фанерный ящик, искорёженный и залитый керосином и маслом, в котором уместились пацаны из Горького, Калинина и Челябинска. На своих ногах в госпиталь вошел сержант сверхсрочник Александр Удалов с отсеченной фалангой на безымянном пальце левой руки и намазанной йодом щекой.
  Через три дня сержант Удалов самовольно покинул госпиталь и уехал на попутной броне в район боевых действий. Теперь надо было воевать и за его пацанов.

 «Торжокская неделя», 12 февраля 2014 г.

(Газета "Новоторжокский вестник" 13.02.2004г)

Карта вывода 280 ОВП