Тоненькой, незримою нитью связывали они меня с родными и близкими. Для меня письма были возможностью оказаться с теми, кого любил и по кому скучал. Для них же они были весточкой с войны. Если есть письмо, значит жив…
   Не было, наверное, дня, чтобы я не написал письмо своей любимой жене Наташе. Если по каким-то причинам, не писал, то на другой день писал два, а, порой, только заканчивал одно письмо, как начинал другое. Не хотел, чтобы очень пухлый конверт привлекал внимание на почте и кто-нибудь читал мои письма. Даже если не о чем было писать – все равно писал, мне очень хотелось, чтобы письма приходили домой каждый день, чтобы каждый день моя родная знала, что я жив. Если бы все происходило в Англии, где утренним письмом джентельмены приглашают друг друга на пятичасовой чай и не опаздывают, то так, скорее всего, и было бы. Но где Лондон, а где Сызрань, поэтому письма приходили пачками. Понятно, конечно, но жаль. Ведь те пару-тройку дней без знакомого почерка были для любимой полны тревоги и ожидания. После моего возвращения Наташа рассказала мне, что как-то около нашего почтового ящика встретила почтальона, недовольного тем, что очень часто ей приходится носить письма!? В кошмарном сне не придумаешь такое… Я и тогда и сейчас считаю, что основную нагрузку войны вынесли наши матери и жены, не зря ведь говорят, что нет ничего сложнее, чем ждать. Им приходилось не просто ждать, а ждать с войны… А почтальон, ну, что ж, ей, видимо, не приходилось никого так ждать… «Только ты умела ждать, как никто другой»…Бессмертные стихи Симонова, которые и по сей день придают силы женам военных...
   Вот она передо мной – моя таблица афганских писем. По вертикали – адресаты, по горизонтали – даты отправки письма. Таблица висела около кровати и всегда напоминала мне о том, как все мои родные и друзья ждут писем. Не всем писал часто, но написал каждому. Через двадцать лет один из респондентов рассказал, что до сих пор у него хранится мое письмо, и даже процитировал несколько строк:

Это были строчки из песни, любимой еще со студенческой скамьи. Присланные в письме из Афганистана они звучали несколько по-другому, наверно поэтому и запомнились.
   В номере части тоже появились буквы «п.п.» - полевая почта. За письмами заходили на почту, которая располагалась с торца клуба, или вместе с кем-нибудь из инженеров или по одному. В любом случае брали письма сразу за весь отдел. Конечно же все ждали писем, сердце чуточку замирало, когда в стопке писем искал конверт со своей фамилией и адрес, подписанный знакомым почерком. Писал обо всем, что вижу, как акын. Конечно, ни слова не было о том, что «духи» нас постоянно хотят убить: то ракетами обстреляют, то минами, то из автомата…Об обстрелах делал пометки в рабочем блокноте с тайной надеждой, что после возвращения интересно будет сравнить даты обстрелов с датами в письмах и посмотреть, о чем же я писал в те дни, когда «было жарко». Хоть сейчас и пестрят страницы красными отметинами, но нам – последней (именно последней, а не крайней) замене Кандагарского полка (87-88гг), повезло - обстреливали нас не часто и не очень прицельно. От предыдущей замены (86-87гг) остались следы от мин в отбойниках модулей, которые делали из глины и пустых цинков, и память о пробитых крышах. К сожалению, даже мои спокойные письма, «как из колхоза с картошки», не успокаивали друзей и домашних, а что они собственно ждали услышать?.. Как из ведра смывают кровь с пола вертолета, привезшего раненых с точки? или как комок подкатывает к горлу, когда уже ничем не можешь помочь ребятам, голос которых слышишь в эфире? А может о том, как без оружия, с двумя прапорщиками на перелете из Кабула на афганском попутном борту 4 часа пережидали «афганец» на площадке Мукус, которую уже неделю не прикрывали ни наши, ни афганские части? Я и потом об этом никому не рассказывал. А зачем? Им и так хватало очерков в «Комсомольской правде» («Командировка на войну»), которые нагоняли жути на всю страну. Помню, что мы читали их и плевались, потому что описание потерь шло без привязки по месту и времени, чем создавалось еще более мрачное впечатление. «Сочинено» было складно, а о том, что читать это будут семьи – автор вряд ли думала.
   На обратном пути из Союза к нам почта тоже не отличалась пунктуальностью, и мне тоже приходило сразу по несколько писем. Тогда я раскладывал их по датам на конвертах и читал по очереди. От длительного «общения» создавалось впечатление присутствия дома, погружения в домашние хлопоты и заботы о дочке.
…За время «командировки» набралось более 400 писем, но перечитывать их мы так и не смогли… С каждым годом сделать это почему-то становилось все труднее и труднее. А в прошлом году мы «отправили в небо» нашу переписку…

                                                                                     7.10.2007г