|
Оп-п-п-а-а!
Лихорадочно соображаю. Так, вверх не уйдёшь, шаг-газ под мышкой и мощность уже полная, больше не выжмешь. Влево-вправо тоже не уйдёшь, гора уже слишком близко, при развороте неминуемо столкновение со склоном. Ну, и какое решение, командир? Мелькнула мысль, что командир (эскадрильи) пару часов назад погиб, замполит тоже, вот счас и зам здесь останется со всем своим экипажем. Что-то до хрена за один день, обидно!
Ну а решение, решение-то какое? А осталось одно решение-богу молиться и замерев, не вздумать управление дёргать!
И я обратился мысленно к боженьке, в эти пару секунд успев вложить столько чувства, что видно дошли они до адресата, может и занятого в тот момент делами по важнее.
Также внезапно, как будто кол в задницу всадили, вертушку вышвырнуло вверх и, уже под собой наблюдая сигнальный дым, я кинул машину вниз, пока стихия не передумала. Вертушечка замерла, вцепившись лапами основных колёс за острый склон, как птичка за скалу. Переднее колесо, не уместившись на лезвии склона, качалось над пропастью глубиной километра полтора. Пришлось, поджидая медленно спускавшихся с горы солдат, балансировать, как на канате, удерживая машину на двух колёсах.
Борттехник, уже четвертый за этот день, Толя Ларин из кандагарского полка, высокий, статный парень, поводя усами, спросил: «Командир, а как взлетать-то будем?».
Как, как, а вот так. Дождавшись окончания погрузки, взвесив на всей имеющейся мощности вертушку, движением ручки вперед до упора одним махом сваливаю машину в пропасть, стараясь не задеть хвостовой балкой за склон. Ухнув вниз, вертушка быстро набирает скорость, а там уже сам чёрт нам не брат.
«Как твоя фамилия», - выдохнув, спрашивает бортач. Я ответил.
«Запомню»,- задумчиво сказал Толя Ларин.
Вечером, зайдя в столовую, попробовали с Борькой поесть.
Не удалось. Почудился снова запах обгорелого человечьего мяса.
На построении эскадрильи мужикам я смог сказать только о том, что, если смыканёмся назавтра, то духи, значит, сделали нас, а ребята наши погибли напрасно. Так уж лучше отомстить за них, а такая возможность у нас наутро представится.
Зайдя в свою комнату в модуле, мы с праваком чуть не попятились назад. Там, где вчера был гомон и толчея, стояли ПУСТЫЕ кровати. Кто убит, а кто - ранен. Остались только мы вдвоём. Эта была моя самая страшная бессонная ночь за всю жизнь.
В сознании начался анализ всего случившегося и того, что ДОЛЖНО было случиться, по всем раскладам ДОЛЖНО было не раз произойти, НО… почему-то не произошло. От навалившегося БОЛЬШОГО СТРАХА выворачивало на изнанку. Хотелось выть и кататься по кровати. Безумная мысль бередила и не давала покоя: «уйти, убежать, скрыться, почему Я должен, за что это МНЕ. Как я назавтра, да уже, считай, сегодня смогу повести эскадру в таком состоянии?!!!!!».
Утро наступило внезапно и споро. На ватных ногах, с полным ощущением идущего на казнь человека, убежденного в неотвратимости своей смерти, я добрёл до стоянки своего вертолёта. Плюхнувшись на сиденье, снова мыслями ушёл в «дальнейшее пространство». Очнулся от тычка борттехника и его голоса: «Командир, запускать?». Кивнув, автоматически посмотрел на приборы. Загудела АИшка, ожили стрелки, зашипел впускаемый в горло движков сжатый для запуска воздух, закачался горизонт от раскручиваемых винтов, в кабину пахнУло выхлопными газами, винт, всё более яростно вращаясь, набрал свою силу, приподняв машину. И внутри всё стало на свои места, противная стынь растопилась при одном взгляде на прибор температуры выходящих газов, голос окреп и приобрёл командирский металл, в эфир раздалась уверенная команда: «Я двадцать пятый, группой на полосу для взлёта!».
|
