Мой литр

В жизни часто сочетается весёлое и печальное, радость и трагедия, сарказм и юмор. Особенно такие противопоставления встречаются не в спокойных, так сказать, штатных обстоятельствах, а в бурные периоды жизни и в переломные моменты истории.  Одним из таких периодов в истории нашего государства, СССР, было оказание интернациональной помощи республике Афганистан с 1979 по 1989 годы. Нам не кажется, что какой-либо из этих годов был легче или трудней другого, в каждый из них было достаточно боевых потерь и сверх достаточно горя и слёз жён, матерей, дочерей и сестёр. Но наиболее драматичными и напряжёнными были всё же последние годы пребывания наших войск в Афгане. И это принимается всеми афганцами по умолчанию. Особенно тяжело воспринимались потери и утраты перед уже таким близким и желанным возвращением на Родину. Именно с этим периодом связан мой рассказ, на печальном поле которого среди густо разбросанных семян скорби нашлось место зерну смеха, что лишний раз подтвердило крепко устоявшееся мнение о присутствии духа и оптимизме наших людей. Так как речь в рассказе пойдёт обо мне, то, с одной стороны, предыдущее утверждение может показаться не совсем скромным. Но, с другой стороны, разве я не один из “наших“? Тем более, что в основе моих воспоминаний в основном лежат эпизоды, связанные только с событиями, участником которых я был.

Не всем известно, что такое служба ВОСО. Это подразделение тыла 40 А обозначает службу ВОинских СОобщений, неприметную по огласке в войсках, но весьма важную по исполняемым функциям. Именно эта служба ведала подавляющим большинством материальных поступлений в войска: продовольствия, техники, запчастей, вооружения, топлива и т.п. Многое перевозились по дорогам колоннами по маршрутам: Кушка - Герат - Шинданд и Термез - Пули Хумри - Саланг - Кабул. По данным МО СССР только через Термез, крупнейший перевалочный пункт, ежедневно проходило от 3 до 5 тысяч тонн груза. Нашей авиации это касалось по большей мере в части прикрытия колонн на марше. При этом, к данному виду боевого обеспечения привлекались значительные силы фронтовой и армейской авиации. Здесь наше взаимодействие с ВОСО ограничивалось лишь обменом оперативной информации о нахождении колонн на марше, с одной стороны, и надёжностью прикрытия - с другой. Но очень значительная часть материальных средств, вооружений и боеприпасов поставлялась в места дислокации по воздуху самолётами и вертолётами: Ан-12, Ан-26, Ми-6, Ми-8. Служба ВОСО ежедневно подавала заявки на воздушные перевозки на КП ВВС 40 А, затем мы ставили задачу командиру транспортной эскадрильи 50 осап, где своевременно доставленные грузы распределяли по бортам и развозили по точкам. В ходе этой ежедневной работы, проходящей, естественно, не без сучка и задоринки, а наоборот, в постоянном противостоянии между превышением спроса на транспортные средства и их предложением, у меня установились прочные товарищеские отношения с начальником этой службы. За мою службу в Афгане их было двое, речь пойдёт о втором - подполковнике Кондратьеве. Звали его Геннадий, я звал его просто - Гена, он, отвечая взаимностью, звал меня Паша.

Одним из установившихся в нашей армии правил было распределение и направление вышестоящего руководящего состава в подчинённые воинские подразделения и части для контроля за проведением праздников. Не составило исключения и 1 мая 1988 года. Мне достался “полтинник” - 50 осап. Прибыв на место и уладив дела, я оповестил оперативного дежурного КП “полтинника” о своём местонахождении и пошёл на пересылку, где всегда было, чем заняться. Прилетающие из Союза борта с личным составом требовали особого внимания, так как пересылка была почти всегда забита народом. Их нужно было распределять по самолётам и вертолётам для отправки по месту службы. Время было послеобеденное, и с делами было всё улажено. В какое-то время дежурный по пересылке позвал меня к телефону: 

- Паша, привет, Гена Кондратьев. Звонил твоему, на КП, он сказал, ты на пересылке. Занят?

- Не особо.

- Сейчас подъеду, я в районе Тёплого Стана.

История умалчивает, сколько времени назад, и кто, с присущей ему горькой иронией, назвал место, где был расположен ряд объектов армейского подчинения, “Тёплым Станом” по имени одного из районов нашей столицы, города Москвы. Оттуда, кстати, запускали оперативно- тактические ракеты “Земля - Земля” во время операции в районе Хоста, и там же располагался обширный инфекционный госпиталь, известный многим, переболевшим гепатитом и брюшным тифом. Там, в своё время, находился мой заместитель, подполковник Лёня Косаковский, заболевший гепатитом. Я навещал его и привёз как-то ему гостинцы, где, среди прочего, были и варёные яйца. Врач тогда со смехом выложил яйца прочь и сказал, что желтки больному резко противопоказаны. Поди знай!

Тем временем подъехал на своём УАЗике Гена. Мы поздоровались, поздравили друг друга с Первомаем, пожелали здоровья и успешного возвращения домой. Он повторил свой вопрос о моей занятости и ближайших планах на день. Я ответил ему, что в «полтиннике»» всё под контролем и что с Ташкента сегодня ничего больше не предвидится, так что и на пересылке особо улаживать нечего. Тогда он коротко бросил водителю: «В морг!».

Ни один мускул не дрогнул на моём лице. К этому времени без малого два года пробыл я в Афгане, повидал столько всего, что хватило бы на несколько жизней. По заявкам того же ВОСО не менее 2-3 раз в неделю нами ставилась задача на перевозку в Союз “грузов 200”, мы постоянно, по заявкам медслужбы Армии, перевозили в Ташкент тяжелораненых на имеющихся в ”полтиннике” двух санитарных Ан-26. Не говоря уже об эвакуации с поля боя убитых и раненых. Да и сколько трагедий после сбитых самолётов и вертолётов, после попаданий РСов в жилые модули, потерь личного состава вследствие инфекционных заболеваний… Всего не перечислишь, это тема для отдельного повествования. 

Но команда водителю всё же несколько озадачила меня и напрягла. Занимаясь перевозкой “грузов 200” мне лишь один раз приходилось побывать внутри этого заведения, где происходила подготовка погибшего или умершего от болезней в последний путь на Родину. Это когда, в конце октября 1987 года, пришлось мне с несколькими авианаводчиками из “полтинника” быть на опознании погибшего при падении Ан-26 в Джелалабаде моего начальника ГБУ Валеры Свинина. Тогда же при взлёте из Кабула в Кандагар прямо на полосе разбился Ан-12, где погиб и мой второй авианаводчик, тоже Валера - Дамаскин.

Лишь много лет спустя мне встретились строчки, которые должны были отражать мое внутреннее состояние. Это слова Экклезиаста:

                              Лучше ходить в дом,

                              плача об умершем, нежели

                              ходить в дом пира…

                              Сетование лучше смеха;

                              потому что при печали лица 

                              сердце делается лучше.

Должны были, но…, не то было время, и не та обстановка. Сейчас я остановился перед одной морально-этической проблемой: стоит ли хотя бы приподнимать завесу дальнейших событий, за которой следуют описания сцен с весьма натуралистическими деталями. Мои колебания основывались на том, что эти строки могут попасть на глаза здравствующим доныне родственникам погибших. Но для меня, например, было бы бесценным узнать как можно больше подробностей к весьма скудным сведениям о гибели на Южном фронте 28 июля 1943 года в пгт Дзержинский Луганской области моего отца, Винокурова Григория Яковлевича, старшины 1163 артполка Армейского подчинения 5 уд.Армии. Поэтому принял решение написать то, что осталось в памяти, так как никто об этом не писал, да уже, наверное, и не напишет.

Мы подъехали к огромной СРМ-ке - сборно-разборному модулю, покрытому рифлёным оцинкованным железом, каких было достаточно, как в районе инфекционки в Тёплом Стане, так и во многих гарнизонах по Афгану. Размером он не уступал волейбольной площадке, если не больше. В торце СРМ находилась канцелярия и помещение медперсонала этого подразделения. Мы вышли из УАЗика, очевидно Гена позвонил, так как из открытой двери показался майор медслужбы и доложил подполковнику об обстановке на вверенном ему объекте. Мы поздоровались по-приятельски, майор поздравил нас с праздником и жестом руки пригласил войти в помещение. Меня, привыкшего к «мужскому порядку» в наших многочисленных модулях по всем гарнизонам, поразила идеальная чистота и порядок, а также свежесть воздуха с некоторым даже, как мне тогда показалось, присутствием лёгкого запаха озона. Чувствовалось заботливая женская рука. И точно, майор окликнул, и в комнату вошла прапорщица, молодая женщина лет 26-28-ми. Нахожусь в затруднении, хватит ли у меня способностей составить её словесный портрет. Сказать, что она была красива, это значит почти ничего не сказать: стройная фигура, иссиня-чёрные волосы, глубокие, почти чёрные глаза, над которыми двумя вороньими крыльями разлетелись тонкие брови, бледное с матовым оттенком лицо японской гейши, прямой греческий носик и прозрачные розовые ушки, оттенённые спадавшими на них тонкими прядями волос... Это была непривычная, пугающая, я бы сказал, дьявольская красота. Мне вспомнилась Ариадна Шенгелая из “Гранатового браслета” по Куприну, а ещё лучше - Наталья Варлей с её магической, колдовской красотой в роли панночки в фильме “Вий” по Гоголю. Моё очарование прервал командный голос майора, сказавший ей лишь одно слово: “Делай!”. И она исчезла так же стремительно, как и явилась. С тех пор она на протяжении всего времени так ни разу и не появилась, во всяком случае, я её не видел. Здесь чувствовалась безраздельная власть майора. 

Мы начали разговор и Гена спросил, знаком ли я с этим хозяйством, так как знал, что мне приходится заниматься выделением транспортных средств для перевозки “грузов 200”. Я сказал, что был один раз на опознании, тогда Гена предложил пойти в сопровождении майора ознакомиться с этим необычным для меня хозяйством. Никогда не отказывался познать что-либо новое, не видел причин и на этот раз. Мы пошли длинным коридором, по левой стороне которого стояли 4-х этажные стеллажи с идеально уложенными вещами, необходимыми для исполнения печального ритуала оформления “груза 200”. Всё, буквально всё, новое: простыни и наволочки ослепительной белизны, парадные формы одежды офицерские и солдатские всех родов войск, парадные рубашки, парадные фуражки, обувь, эмблемы и все причитающиеся атрибуты воинской экипировки. Рулоны красного сатина для обивки гробов. По пути майор давал краткие пояснения и, между прочим. сказал, что рядом - мастерская для изготовления цинков, гробов и прямоугольных ящиков, которые, собственно, и известны под скорбным именем “груз 200”. Далее справа, в открытом большом прямоугольном проёме без дверей, открылся обширный зал, в котором расположились 4 больших бетонных стола со столешницами тоже бетонными, полированными мраморной крошкой, какие бывали в советских и солдатских банях. Были также 3-4 большие ванны. Майор объяснил, что это анатомичка и также зал для бальзамирования. Дальше следовало помещение, где забальзамированный, готовый к транспортировке, одетый во всё новое, боец или офицер укладывался вначале в цинк. На дно цинка насыпались деревянные опилки, затем на новую простыню и наволочку, набитую также опилками, укладывался погибший или умерший. Простите за очередную подробность, но в зависимости от состояния трупа, цинк изготовлялся или со стеклянным окошком на уровне лица, или же без него, когда смотреть было не на что. А таких случаев было очень много, особенно после падений самолётов и вертолётов, о чём рассказано в других эпизодах. Но, и об этом важно сказать, в любом случае, сколько бы плоти ни оставалось, “груз 200” экипировался в полной форме с вложением всех причитающихся погибшему элементов ритуала. Мне уже приходилось рассказывать, как в ноябре 1986 года сбили над перевалом Суруби наш Ан-12. Тогда с 17-ти погибших, в том числе 2-х женщин, на месте падения десантники собрали в плащ палатку не более 8 кг человеческой плоти и это по-братски разделили на 17 гробов, но все гробы были экипированы в штатном порядке. Как было сказано, цинк укладывался в обитый красным сатином гроб, который и помещался затем в ящик - печально известный “груз 200”.

Рассказ майора, а также всё, увиденное мной, утвердило меня в мысли, что в этом вопросе наше командование поступало в высшей степени порядочно и благородно. Далее мы прошли в следующее помещение, где стоял один, готовый к отправке, цинк со стеклянным окошком, через которое было видно лицо бедняги, скончавшегося, по словам майора, от гепатита. Майор сказал, что на этом - всё и пора идти, мол, командир ждёт.

Мы вернулись в канцелярию, где стол, стараниями нашей прекрасной прапорщицы, был накрыт и Гена сидел в нетерпеливом ожидании. Закуски было в обилии и разнообразии, не удивительном для Афгана. Пили спирт. Но какой спирт! Мне он показался кристально прозрачным, даже до лёгкой голубизны. Майор с гордостью хозяина сказал, что этот спирт из бальзамического резерва. На моё удивлённое выражение лица он пояснил, что погибших и умерших бальзамируют. В его речи чувствовался профессионал. Точный пересказ невозможен, но смысл можно передать. Труп бальзамируют специальным раствором, в состав которого входят дистиллированная вода, формалин, глицерин, физраствор, не помню - ещё что-то и, конечно, спирт. Раствор закачивается под давлением в вены и артерии, выдавливая всю кровь. Это необходимо, потому что “грузы 200” развозились самолётами по всему Союзу и иногда, по погодным условиям, со значительной задержкой. 

Всё это время мы, конечно, наливали и пили до 4-х тостов: первый - за наше здоровье, второй - за наши семьи, третий - за погибших боевых товарищей, а четвёртый, чтоб за нас не пили третий. А затем начинали опять с первого. По ходу разговора я поинтересовался, сколько расходуется спирта на одно бальзамирование. Майор ответил, что примерно около литра. Вот тут я возьми и брякни фразу, которой назвал этот рассказ: а нельзя ли МОЙ ЛИТР, положенный мне на бальзамирование, выдать заблаговременно. При этом заметил, что не буду в претензии, если в растворе будет отсутствовать спирт. Фраза была встречена неподдельным и веселым смехом, Гена сказал, что я хитрый, так как по приметам, если устраивать заранее поминки, то многих переживёшь, после чего распорядился налить мне мой литр.

Не зря рассказ начался с того, что печальное и смешное часто оказываются рядом.

Март 2020 года                                                     П. Винокуров