|
О том, что поеду в Афганистан, я узнал еще за год до командировки, когда в Кандагар уехал мой наставник – ст.инженер полка по авиационному оборудованию м-р Пучков Вячеслав Николаевич.
В 1986 году мне было 26 и я служил инженером вертолетного полка в Сызранском Высшем Военном Авиационном Училище Летчиков. В Афганистан стремились все и солдаты, и офицеры. Я считал, что Афганистан – это не только интернациональный долг, а еще и неоценимый опыт инженерно-авиационного обеспечения боевых действий, который пригодится в дальнейшей службе.
Я – выпускник Казанского филиала МЭИ 1983 года. По гражданской специальности инженер-электрик. Еще на третьем курсе института решил, что пойду служить в армию и останусь в кадрах. Военно-учетная специальность, преподаваемая на военной кафедре (инженер по эксплуатации и ремонту авиационного оборудования самолетов и вертолетов) очень близко перекликалась с гражданской, что и не помешало мне с отличием закончить учебу на гражданских и на военной кафедрах. В армию из нашего выпуска забирали всех или почти всех. В апреле 1983 года по алфавиту попал служить в ПриВО, распределили в СВВАУЛ, так как один из семерых, прибывших за назначением в Самару (Куйбышев), был женат, а в Сызрани было благополучнее всего с квартирами. Так что можно считать, что всю мою военную судьбу определил инженер по АО в штабе округа, направивший меня в Сызрань. Квартиру, кстати, получил уже через три недели после прибытия в часть.
В Сызрани несколько дней п/п-к Виктор Иванович Васильев, ст. инженер СВВАУЛ по АО, не мог найти мне должность. Все клетки техников по АО в 3-х полках училища были заняты и ближайшая освобождалась только в июне-июле. Совсем уже было направили меня ст.техником на кафедру АО в Учебно-летный отдел училища, но улучив момент, когда не было Васильева, меня вызвал в коридор ст.инженер СВВАУЛ по РЭО п/п-к Момот и сказал, мол что это ты молодой лейтенант забыл среди стариков в УЛО, неужели тебе хочется мыть тряпки, ходить за мелом и готовить классные доски? УЛО, мол, от меня никуда не денется потом, если будет желание. А когда вернулся Васильев, Момот прямо спросил его, зачем он хочет испортить нормального парня в кабинетах, не дав ему понюхать аэродрома? Так я попал в 1 УВЭ Сызранского полка, о чем до сих пор не жалею.
На общем фоне двухгодичников, которых в полку было достаточно, и офицеров со средним военно-техническим образованием я выглядел «белой вороной», потому что сразу сказал о том, что собираюсь остаться в кадрах, все свободное время между вылетами учил «матчасть», конспектировал Выпуски, техописания и Регламенты, изучал характерные отказы и неисправности вертолетов, ко всему прочему не курил и не пил. К последним моим особенностям вскоре все привыкли, даже перестали шутить, что это подозрительно. Через год, не дожидаясь окончания 2-х годичного срока службы, подал рапорт с просьбой перевести меня в кадровый состав ВС. «Искры», которые снопами вылетали у меня из-под ног при перемещении по аэродрому, были замечены руководством. Через год службы в группе обслуживания меня перевели в группу регламентных работ ТЭЧ, а еще через год – в инженерный отдел полка. Вячеслав Николаевич Пучков, пришедший в наш полк из Венгрии, сумел убедить зам. командира полка по ИАС взять меня на вакантную должность в инженерный отдел. Так, в 25 лет я стал инженером полка. В инженерном отделе я как губка впитывал все, что касалось организации работ на авиатехнике по поддержанию ее в исправном и боеготовом состоянии, повышению надежности и безотказности в работе. Средний возраст инженеров был, на тот момент, 40 лет. Школа, пройденная под руководством зам. По ИАС полка м-ра Вельбовца Якова Николаевича, дорогого стоит. Через 8 лет, когда переводился с Сахалина, в штабе округа, вспоминали наш инженерный отдел, как лучший в то время. Опыт оперативного принятия решения, полученный при подготовке и обслуживании курсантских полетов, знание технологий и самостоятельное выполнение всех видов регламентных работ, основы инженерно-авиационного обеспечения, приобретенные в инженерном отделе учебного полка - это была база, которая помогала мне всю мою службу.
Сызранский полк летал на Ми-2У, переводы в другие части, а тем более округа, были крайне редки. Специалисты по Ми-2 никому не были нужны. Служить всю жизнь на одном месте не хотелось, ведь военная карьера только-только начиналась. Когда появилась возможность замены в Польшу, мне сказали, что нужны спецы по Ми-8 и Ми-24, а я их не знаю, поэтому и не еду. В 1986 году м-р В.Н. Пучков был направлен по замене в ДРА, следующая очередь – за мной. Когда я, вспомнив случай с Польшей, попытался огрызнуться, что ведь знаю только Ми-2, сказали, что не беда научишься и отправили на переучивание сразу на Ми-6, Ми-8МТ и Ми-24. На аэродроме Чебеньки переучивание заключалось в том, что я две недели конспектировал техописания и лазил по вертолетам. Именно лазил, а не осматривал, потому что пытался узнать о них как можно больше, забраться в самые недоступные места. Местный техсостав недоумевал, зачем мне все это надо – ведь дело инженера – КУНы (карточки учета неисправностей) собирать и в отделе отчеты писать. От моих знаний могла зависеть жизнь экипажей, поэтому я должен был уметь владеть не только авторучкой. Помогло то, что за год до этого в Сызрани полк начал эксплуатацию Ка-27, нас посылали на переучивание в Кумертау, а по вечерам я сам изучил авиационное оборудование Ми-8Т. Одним словом, конспектов по всевозможному авиационному оборудованию у меня было полчемодана. С таким вот багажом в конце сентября 1987 года я и прибыл сначала в Куйбышев, а потом в Ташкент, Из Сызрани жена провожала меня на поезд под проливным дождем. Они с 4-х летней дочкой оставались меня ждать. Вообще, самое сложное в этой командировке досталось именно жене – ждать. Ком подкатывает к горлу, когда вспоминаю, как они снова провожали меня после отпуска из Афганистана в апреле 88-года, стояли и долго смотрели в след автобусу…
В штабе ВВС ТуркВО надо еще было сдать экзамен по специальности прежде чем будет принято решение об отправке в Афганистан. Конечно же волновался, возвращаться в полк из-за того, что не сдал экзамен, было бы стыдно. Ходил слухи, что такие случаи возврата в части прямо из Ташкента были. После Афгана слышал историю о том, как кто-то специально завалил экзамен, чтобы не ехать, был снят с замены, выгнан из партии, само-собой была зачеркнута и военная карьера. Два года опыта службы в инженерном отделе учебного полка и огромное внутреннее желание и уверенность в себе, принесли положительный результат – экзамен я сдал.
В ночь на 1 октября нас подняли на пересылке в Тузеле под Ташкентом, промариновали в накопителе и утром погрузили на Ил-76. Через 45 мин. мы были уже в Кабуле. При пересечении границы раздалась сирена, лица наши стали серьезнее, напряжение висело в воздухе. «Горбатый» сел с одного захода, свалившись с эшелона, на котором подошел к Кабулу. Крен при этом был таким, что пассажиры одного из бортов лежали, а другого – практически стояли, держась за что только можно. С земли нас прикрывали вертолеты Ми-24, отстреливая тепловые ловушки. Только у края полосы самолет выравнивал крен, едва не касаясь земли. Я наблюдал потом это много раз, но каждый раз удивлялся мастерству пилотов и возможностям нашей техники. Когда в конце сентября из дождливого Куйбышева прилетели в Ташкент, то снова попали в жаркое лето. В Кабуле поняли, что может быть еще жарче. Пересылка была полна, люди улетали, прилетали, менялись, приезжали в командировки. Новичков было видно издалека не только по повседневной форме одежды, но и по выражению глаз. После формальностей с приемом, заполнении личных карточек с указанием адреса, куда надо отправлять деньги и сообщение о потере, инструктажа о подбрасываемых духами авторучках и банках с водой, которые лучше не поднимать и не трогать, предурпреждении о возможном заболевании гипатитом, если пить сырую воду, нам объявили, что на Кандагар сегодня ночью ничего нет. Пересылка была переполнена, свободных коек не было. Нашли кого-то, кто точно этой ночью улетает, и поставили вещи около их кроватей. От неимоверной жары постоянно хотелось пить. Чеков, чтобы купить воды в военторге, не было. Сырую воду пить нельзя – это мы уже знали. С нетерпением ждали вечера, чтобы как-то отдохнуть от жары. Вдруг все зашевелилось, прошла информация, что есть борт на Шиндант через Кандагар. На Кандагар из всей группы ПриВО остались только мы с л-том Игорем Подопригорой из Безенчукского полка СВВАУЛ, который летел в ТЭЧ на замену ст.л-нта Бабина Василия. Обрадовались, что не надо будет сидеть не пересылке. Как с броневика в революцию, с какого-то возвышения зачитывали фамилии и запускали на борт Ан-12. В самом конце, когда бот был уже полон, назвали одного меня (Игорь застрял на пересылке еще на неделю). Место мое оказалось крайним около створок. Борттехник по АДО помогал новичкам разбираться с подвесной системой и кислородными масками. Полеты выполнялись на эшелоне 8 000м, дышать пришлось чистым холодненьким, наконец-то!, кислородом. Скоро захотелось одеться. От створок шел сильный холод. Подумал, что на живого человека трудно угодить, то ему жарко, то холодно. Где-то в середине полета жутко разболелся живот. Хоть выпрыгивай. Да и оружие с собой есть – перочинный нож, карандаши точить, ужо я покажу всем душманам! Часа полтора длилась эта мука... Ан-12 садился за два круга (Ан-26, кстати, за три). Кандагарский ночной аэродром встретил тягучей жарой. Когда открыли створки Ан-12, в лицо пахнуло жаром, как из открытой духовки. Пока сняли сдал подвесную, взял вещи, огляделся,- на аэродроме никого уже нет. Луна освещала красивое здание аэропорта. Пусто. Два-три человека с чемоданами, не больше. Около вагончика коменданта нас подобрала машина, которая шла в городок. Собирался идти представлять дежурному по части, но мне объяснили, что это подождет до утра, и показали где находится модуль управления. В комнате, где жили инженеры, шел ужин. Сразу же усадили за стол, позвононили В.Н. Пучкову на КПИ, чтоб пулей летел - ведь приехала его замена!..
До сих пор первый день стоит перед глазами. Радостный Вячеслав Николаевич, заранее приготовивший мне тельняшку и пару простыней. Ломящийся от консервов и сгущенки стол – достали для меня, когда узнали, что я из «голодного» Поволжья и люблю (?!) сгущенку. Огонек в глазах инженера по РЭО – его замена должна была быть со дня на день. Три кровати, стол, холодильник, ящики из-под НАРов со сгущенкой, консервированной горбушей, индийским чаем, гранатами, рожками и магазинами, фотографии родных на стенах, кислородный баллон с квасом. На полу подгоревшие квадраты, как потом выяснилось от обогревателей, которые делали из ламп «Лип». На окнах и кроватях парашюты, шторы тоже сделаны из них. В окне – кондиционер, на подоконнике песчаная пудра. Мой задумчивый взгляд на наглухо закрытое окно при сообщении о том, что при обстреле надо выпрыгивать в окно и спускаться в бомбоубежище для Управления, всех развеселил. Спирт был в «нурсиках» - пластмассовых заглушках от НУРС, в которые, как потом выяснилось, помещается ровно 50 грамм. На мое заявление, что я не пью, мне доходчиво пояснили, что здесь никто не пьет, а лечатся для профилактики, так как «красные глаза желтыми не бывают». За столом произносили только четыре тоста. После четвертого снова начинался первый. Когда время дошло до чая, я достал привезенный «№36» - лучшее, что смог достать в Сызрани и стал искать глазами ложечку, чтобы его заварить. Меня подвели к ящику. Такого запаса Индийского чая одномоментно я не видел никогда. Мой 36-ой отправился в запасник на черный день. Чай заваривали пригоршней в трехлитровых банках, переставляя кипятильник из одной банки в другую не выключая. Пачки хватало на 2-3 заварки. Посмотрев на мою ладонь – сказали, что теперь заваривание чая – моя прямая обязанность. Пить спирта меня учили всем хором. Водку первый раз выпил на проводах, до этого, если и пил спиртное, то только немного красного вина… Напряжение дня спало, заснул я как младенец, высунув ноги между прутьев в спинке кровати. Так закончился для меня первый день в Афганистане. Наутро м-р Пучков начал вводить меня в строй. На это отводилось не больше недели. 9 октября я заступил на свое первое дежурство на КПИ.
16.07.2007
|
