Вывод из Баграма (Продолжение) Где-то после обеда Юра принял от Щапина сигнал из Баграма о готовности аэродрома к приёму самолётов. Щапин доложил, что всего по списку 384 человека, бойцы распределены на 4 группы и будут на стоянке в готовности к погрузке в 18 часов, бочки с соляркой зажгут с наступлением темноты. Время на поджог всех бочек одновременно займёт не более 10 минут. Во время доклада мы с Романюком были рядом. Командующий распорядился быть мне на стоянке в 17.30. В начале февраля заход солнца в Кабуле в 18.00 по местному времени, а в 18.40 наступление темноты. В назначенное время я был на стоянке. Экипажи занимались предполётной подготовкой самолётов к вылету. Я занял место в правой чашке 1-го самолёта. Запуск, выруливание и взлёт произвели строго по плану. От Кабула до Баграма всего ничего, не более 50 км, с учётом времени набора высоты выход на точку занимает минут 20. При кажущейся простоте этого короткого маршрута необходимо было учитывать, что при отсутствии приводных радиостанций, а также радиолокационных средств контроля ответственность экипажа по точному выходу на точку многократно возрастала. Как на грех, район затянуло слоистой тонкой облачностью, высоту которой мы определили в наборе. Она стояла на высоте 3200-3600м. С наступлением темноты мы были над точкой. Насколько помнится, наш первый Ан-12 «завис» где-то на высоте 4500. Каждый следующий борт занимал эшелон на 300м выше на визуальной видимости. Мы связались со Щапиным, подтвердившим готовность аэродрома к приёму бортов. Бочки горят, группы готовы к погрузке. Мы стояли в левом вираже над точкой, каждый на своём эшелоне. Командир вопросительно посмотрел на меня, и я отлично понял его взгляд. В Афгане были два аэродрома, наиболее проблемные с точки зрения захода на них самолета на посадку. Это Кабул и Баграм. И проблема заключалась в высокогорном рельефе местности, обусловленном расположением этих аэродромов в центральной части хребта Гиндукуш, являющегося юго-западными понижающимися отрогами Гималаев, а с севера граничащим с Памиром. Средняя высота в этом районе 2200м, а некоторые вершины вздыбились до 3500-4000 м. И хорошо, если заход штатный при наличии всех РТС, да ещё и в безоблачную погоду. В нашем случае не было за нами радиолокационного контроля, да ещё и затянуло облачностью аэродром, а снижение под облака связано с огромным риском, если промахнуться с выходом точно в чашу аэродрома. Я спросил по СПУ* командира, уверен ли он, что мы точно над точкой, он кивнул и добавил, что над нами на контроле ещё три экипажа, которые молчат в знак навигационного подтверждения. Мне предстояло принять решение и тогда я сказал слово, запомнившееся до сей поры: “Ныряем”. Один за другим мы приступили к плавному снижению. Первыми, пробив облачность, командир сообщил, что мы точно над точкой и он наблюдает огни. По заранее согласованным условиям БАНО* были выключены, чтобы исключить вероятность нашего обнаружения с земли. Надо здесь ещё раз отдать должное мастерству экипажей, заходящих один за другим на посадку только лишь по огням из зажжённых бочек и лишь тремя бочками отмаркированным началом полосы. Лётчики не могли определить высоту на контрольных точках: дальнем и ближнем приводах, и только их опыт и мастерство позволили им произвести мастерский заход и нормальную посадку без аэродромных прожекторов, а только с посадочными фарами. Командир экипажа передал по радио Щапину, чтоб он подтягивался к первому борту. Мы зарулили, погасили фары, зажгли свет в грузовом отсеке. Началась организованная погрузка личного состава, почти совпадавшая с задуманным планом. Все были на своих местах и не зря, так как в темноте, при шуме работающих двигателей не только бойцы, но и некоторые командиры теряли контроль над колоннами и пытались прорваться к стремянкам у кабин. Погрузка закончена, выключен свет в грузовом отсеке, Щапин с некоторыми офицерами батальона разместились в гермокабине. Выруливаем и взлетаем в обратном порядке, как и предусмотрено планом операции. Мы уходим последние. Прощай, Баграм! После посадки в Кабуле стрелки некоторых экипажей доложили, что видели трассёры. Но всё в порядке, мы в Кабуле. Офицеры построили бойцов и повели их со стоянки на пересылку. Вот имена участников этой беспримерной операции, установленные на сегодняшний день при помощи группы поддержки и, особенно, Коли Прохоркина, в порядке очерёдности их вылета на аэродром Баграм:
капитан Воронов, борт № 144 капитан Грачёв Валерий, правый лётчик капитан Прохоркин Николай, борт № 159 капитан Буяков, борт № 151 капитан Шимякин, борт № 573 запасные экипажи: капитан Захаренков, борт № 89 капитан Колегов, борт № 75
Что касается остальных членов экипажей-участников операции, то они в интенсивном розыске. Наша инициативная группа постоянно этим занимается, вплоть до запроса в адрес центрального архива РФ в Подольске. По мере поступления новых сведений, они будут дополняться в текст рассказа. Вся операция продлилась порядка полутора часов. Выполнив послеполетные работы, ребята тесным кольцом окружили меня и стали дружно уговаривать зайти в модуль, отметить “общий день рождения”, учитывая, между прочим, и то, что по нам на взлёте всё-таки отработали духи, но удача и везение сегодня были на нашей стороне. Долго уговаривать меня было не надо, но я сказал, что нужно позвонить на ПУ. Мы отправились в модуль, и я связался с Тараненко. Юра бодро сказал: «Пал Григорич, даю трубку Командующему». Романюк начал говорить, мне показалось, он был взволнован и было отчего, ведь фактически почти на всё время операции мы находились вне какого-либо радио- и радиолокационного контроля, можно сказать в информационной чёрной дыре. Его голос вибрировал: «Паша, огромное спасибо, вы сделали большое и нужное дело, вывезли из этой заброшенной дыры батальон. Дам команду о представлении к наградам всех участников этой операции». Радостно было это слышать, и я передал просьбу ребят остаться с ними в модуле, немного посидеть по-авиационному. Но он сказал, что, к сожалению, не может мне этого позволить, так как готовится к вылету лётный эшелон 2-й и 3-й эскадрилий «полтинника» и мне надо быть на месте. Ребята с сожалением встретили мой пересказ разговора, но делать было нечего, пришлось уйти. Напоследок сказал командирам, чтоб сильно не увлекались так как назавтра опять перевозки и чтоб подготовили списки на награждения. Однако в эту ночь случилась большая трагедия: при выполнении перелёта на Пули-Хумри, выполняя одновременно разведку погоды для остального лётного эшелона полка, через 32 минуты после взлёта была потеряна связь с вертолётом Ми-24, пилотируемым командиром 50 осап полковником Головановым Александром Сергеевичем. Погибли командир знаменитого в Афгане “полтинника”, и лётчик-оператор старший лейтенант Пешеходько Сергей. Вечная память героям! Но в этом рассказе мы не будем продолжать эту тему и углубляться в детали причин катастрофы. Недавно разговаривал с Юрой, и он высказал оригинальную мысль, согласиться или нет с которой - дело каждого. Но хотелось бы в нескольких словах остановиться на его аналогии. При том, что Юра всегда отличался мечтательным свойством души и чувством романтизма, он сказал, что наша операция по эвакуации из Баграма, по его мнению, по риску, стремительности, дерзости и результатам сравнима с известной операцией “Шаровая молния”, проведённой 4-5 июля 1976 года израильскими коммандос в аэропорту Уганды Энтеббе по освобождению 106 пассажиров-заложников самолёта Airbus А-300 авиакомпании Air France. Я возразил тогда, что не совсем согласен насчёт результатов, так как коммандос наделали там много шуму, убив всех семерых угонщиков из НФОП*, попутно уложив 45 угандийских солдат и взорвав почти всю угандийскую боевую авиацию в числе 30 штук МиГ-17 и МиГ-21. Правда, в ходе операции погибли 4 заложника и один коммандос. Да ещё какой: подполковник Йонатан Нетаньяху - старший брат нынешнего премьера Израиля! Наша же операция прошла “тихо-мирно”, хотя случись что, у нас, как говорится, с собой было... около четырёх сотен советских “коммандос” из 108мсд. И в заключение несколько слов о наградах. В суматохе перед выходом, честно говоря, было не до этого. Да и порядок представлений известен: снизу-вверх. Писал ли кто на кого и подавал ли представления в строевые отделы частей - это мне не известно. Знаю, что сразу после вывода в стране пошли другие дела, и к недавним событиям в Афгане, равно, как и к их участникам, интерес упал стремительно. Отрадно сейчас сознавать, что многие здравствующие и поныне афганцы сохраняют бодрость телесную и духовную, не теряют оптимизма, по мере сил и возможности не дают реке забвения поглотить память о людях и событиях, уже столь давних. Сокращения в тексте: -вдд - воздушно десантная дивизия, - мсд - мотострелковая дивизия, - ОД - оперативный дежурный, - ГБУ - группа по боевому управлению, - РЛС - радиолокационная станция, - РСП - радиотехническая система обеспечения посадки, - ПУ - пункт управления, - ВПП - взлётно-посадочная полоса, - АДО - авиационно-десантное оборудование, - СПУ – самолётное переговорное устройство, - БАНО - бортовые аэронавигационные огни, - НФОП - национальный фронт освобождения Палестины, - ОГ - оперативная группа, - ОГ ПСС - оперативная группа по поисково-спасательным работам. Винокуров П.Г., полковник в отставке, нач. КП ВВС 40А 24.07 - 08.08.2020 Postskriptum
к “Выводу из Баграма”, или
“История одной награды”
У меня
были некоторые сомнения относительно того, стоит ли вообще писать об этом, и
вот почему. В конце рассказа “Вывод из Баграма” есть упоминание о распоряжении
Командующего ВВС 40А о представлении к правительственным наградам экипажей
самолётов Ан-12 из состава 50 осап - участников этой необычной и даже, можно
сказать, дерзкой операции по эвакуации из Баграма личного состава батальона 108
мсд, оставленного, по неизвестным до сих пор причинам, нашими войсками в ходе
их планового вывода из Афганистана. Также упоминается, что из-за последовавшего
за тем в скором времени вывода войск и изменившегося в стране, в силу известных
политических событий, отношения к самой войне в Афганистане, не было
возможности проследить за выполнением распоряжения о награждении участников
операции. Или...почти не было. Об одной награде всё-таки известно, это - о
моей. Разумеется, в силу этических соображений было неловко и бестактно писать
лично о своём награждении, не зная о судьбе награждения главных участников и
героев этой операции. Но 50 осап полным составом убыл к новому месту дислокации
на аэродром Мачулищи в Белоруссии, а я уехал в ЮГВ начальником КП ВА. Да,
собственно, теперь, по прошествии более 30 лет от этих далёких, уже полузабытых
и полулегендарных событий, можно было бы и не упоминать об этом единственно
известном награждении за всю операцию, если бы не одно непостижимое и
невероятное обстоятельство, на котором вкратце и остановлюсь. Достоинство
моего участия в операции Командующий оценил представлением к высшей награде -
Ордену Ленина. Документы были оформлены и отправлены надлежащим порядком. Я же
уехал служить в Будапешт. Здесь
надо отметить некоторые особенности службы советских офицеров на необъятных
просторах нашей бывшей родины - СССР, и за её пределами. Особенности эти
состояли в различной степени трудностях, касающихся как профессиональных, так и
бытовых сторон прохождения службы. Не в одних условиях приходилось служить в
Забайкалье, на Сахалине и Дальнем Востоке по сравнению, например, с Прибалтикой
и Украиной. Особенно это касалось службы за рубежом: в Германии, Польше,
Венгрии и Чехословакии. Совершенно разные возможности были для жён и детей
офицеров и прапорщиков. Возможно, впоследствии многие способные и талантливые
дети не стали музыкантами, художниками, артистами и людьми других творческих
профессий только потому, что их способностям не дано было развиться в
отдалённых гарнизонах, где были лишь солдатские клубы и, возможно, дома
офицеров, находившиеся в ведении замполитов с известным на то время
культурно-эстетическим уровнем в соответствии с требованиями партполитпросвета. Всё
это было всем известно, а потому, когда за полтора-два месяца перед выводом к
нам в Кабул приехал офицер управления кадров ВВС, он беседовал о дальнейшем
прохождении службы с офицерами категории окружения командующего. До сих пор с
благодарностью вспоминаю Сашу Жукова, полковника, начальника отдела управления
кадрами ВВС. Мы с ним довольно сдружились во время его пребывания в Афгане.
Разговор был примерно такой: - Паша,
твоя категория – начальник КП ВА, куда бы ты хотел поехать служить, включая
оперативным дежурным ЦКП ВВС в Москву? - Саня,
мне уже 47-й год, осталось служить года три с небольшим. В силу профессии и
обстоятельств половина семейной жизни прошла в разлуке, не хотелось бы и дальше
тащить службу без семьи, учитывая, что в Миргороде, на благословенной и сытой неньке
Украине есть квартира, хата с землёй в деревне, гараж и машина, - весь
достойный офицерский набор. А потому за должностью и местом я не гонюсь, и,
если можно, мне бы дослужить за границей. Немного материально, так сказать,
укрепиться перед дембелем. Хоть на должность прапорщика. Саня
был человек не без юмора, в итоге я оказался начальником КП ВА в Будапеште. Из
повествования следует, что уже сам факт службы за кордоном считался большим
преимуществом и наградой, и не помню, чтобы кто-то кого-то представлял там к награждениям.
Прошло довольно много времени, забыл и я о моём представлении за операцию в
Баграме. И вдруг вызывает меня командующий ВА, генерал Гусев Александр Иванович
и говорит, что пришла мне из Москвы
награда и на ближайшем военном совете он мне вручит… медаль “ЗА ОТВАГУ”. Много
позже, интересуясь статусом этой награды, узнал, что она утверждена в октябре
1938 года для награждения за личное мужество и отвагу при защите Отечества и
исполнении воинского долга. Кавалерами этих медалей, к слову, были великие
актёры-участники войны Иннокентий Смоктуновский,
Евгений Весник, Юрий Никулин. Всё
это так, скажет читатель, это действительно достойная и почётная награда и быть
награждённым ей - большая честь для любого военнослужащего. Но где же всё-таки
интрига рассказа? Где то «непостижимое и невероятное обстоятельство», ради
которого держится в напряжении читатель? Не случай ли это просто в очередной
раз напомнить о себе по ходу развития темы о выводе батальона? Ну, во-первых,
вряд ли найдётся среди боевых офицеров человек, который не посчитал бы для себя
за честь быть удостоенным этой награды, вручавшейся, согласно статусу, именно
за храбрость, а не “за участие…”. А, во-вторых… “Во-вторых” уводит нас в уже далёкое прошлое
времён Великой Отечественной войны. В лихие 90-е, как и многие, мы с братом
были заняты поиском архивных данных об отце, погибшем на фронте. Мы написали
запрос в Подольский архив и, спустя время, получили ответ. Из него следует, что
мой отец, Винокуров Григорий Яковлевич, старшина, санинструктор 1163 АПАП
(артиллерийского полка армейского подчинения) 5А погиб смертью храбрых 28.07.1943
года в боях за освобождение Донбасса. Место захоронения - братская могила, Луганская
обл., пгт Дзержинский, г.Ровеньки. На могиле установлен постамент воина с
автоматом. На мемориальных плитах выбиты фамилии погибших воинов, среди которых
под номером 91 значится Винокуров Г.Я. Несколько пожелтевших от времени листочков
бумаги - это всё, что осталось сегодня в память об отце, погибшем в возрасте
неполных 34-х и считавшимся в подразделении уже «бывалым». Три письма с фронта
от него маме и несколько писем от командира. Среди них и заверенная полковой
печатью копия наградной: «Настоящим
удостоверяется, что Винокуров Григорий Яковлевич за образцовое выполнение
задания командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные
при этом доблесть и мужество награждён медалью “ЗА ОТВАГУ”. Дата награждения 17
апреля 1943 года».
Итак,
без малого через полвека, волей невероятного стечения обстоятельств вместо
высшего ордена СССР я был причислен к кавалерам высшей солдатской доблести. И нету
для меня большей чести.
21.09.2020
|