Утром 5 ноября Митченко собрал всех находившихся на тот момент в Аддис-Абебе командиров кораблей и, лично пилотируя борт 11780, повёл его на трассировку маршрутов Боле – Асэб (Ассаб, провинция Эритрея) – Мэкэле (Макале, провинция Тыграй) Асмэра (Асмара, провинция Эритрея) – Боле. Мы с Сашей Швадроновым по-очереди обеспечивали этот полёт, так сказать, прошли "боевое крещение".

6 ноября мой борт 11780, борт Саши Швадронова 12112 и ещё два наших борта были направлены для временного базирования в Ассаб, поскольку этот портовый город был на то момент воротами в мир для Эфиопии, туда прибывали сухогрузы с зерном,  спасение от голода для миллионов жителей страны. В Ассабе разместились в одноэтажной, но очень опрятной гостинице. Я и Саша Швадронов занимали двухместную комнату, отсыпаясь там после изнурительной работы. В Ассабе мы пробыли числа до 22 ноября, летали с 7 ноября практически ежедневно, развозили зерно в Макале, Асмару, Аддис-Абебу, в Дыре-Дауа (Диредаву, провинция Харэргэ на востоке страны). От Ассаба до аэропорта нас возил специальный автобус с эфиопским водителем. Шоссе проходило вдоль берега Красного моря, жара была градусов 35, но купались всего раза три после полётов по пути в гостиницу, моментально обсыхая на горячем ветру пустыни Данакиль. Аэропорт Ассаба обороняли Т-34, врытые в землю по башни, орудиями в сторону моря, приморское шоссе постоянно патрулировали вооружённые бойцы эфиопской армии. Однажды, когда автобус вёз нас в аэропорт, водитель-эфиоп не отреагировал на требование патрульного остановиться для проверки. Хорошо, что кто-то из наших с заднего сиденья оглянулся и увидел, как патрульный целится из АКМ в наш автобус. Мы хором заорали водителю:"Кой!" по-амхарски "Стой!" и чудом не получили очередь. Кстати, в аналогичной ситуации лётчикам из ГДР повезло меньше: их джип тоже не остановился на требование патрульного, был обстрелян и оказался в кювете, по-моему, никто не погиб. Находясь в Ассабе, я вспомнил о своей несостоявшейся командировке в Ливию и Чад и "подколол" товарищей, заметив, что вроде бы ходят слухи о нашем возможном перебазировании в Чад. Мне поверили, я посмеялся и забыл об этой шутке, но через несколько дней она приняла угрожающий размах: все только и говорили, что вот-вот полетим в Чад. В итоге я сам начал верить в это:" А вдруг и, правда, возьмут и пошлют! Так "прикол" бумерангом вернулся ко мне. Вернувшись в Аддис-Абебу в конце ноября, мой экипаж постоянно базировался там, но четвёрка наших бортов оставалась в Ассабе постоянно, сменяя друг друга. Почтовый адрес, на который писали письма наши родные, выглядел так: 103400, Москва-400, почтовый ящик 515 Э-Р.

         Аддис-Абеба "прекрасный цветок" в переводе с амхарского расположена в межгорной низине и по большей части была застроена традиционными эфиопскими хижинами с конусообразными крышами. Общественных туалетов в эфиопской столице не наблюдалось, поэтому, выехав из центра города, на глаза то и дело попадались местные жители, спокойно справлявшие нужду у дороги. О себе же сами эфиопы, люди не с тёмной, а с кофейного цвета кожей,весьма высокого мнения, называют себя "mixed race" "смешаной расой", возникшей на стыке цивилизаций, потомками арабов, негров и евреев. Грязной работой эфиопы заниматься не любят, мусорщиками там работали темнокожие гастарбайтеры. Правда, напрягала нелюбовь эфиопов к ванне и душу, отсюда своеобразное амбре, исходившее даже от людей вполне интеллигентного вида. В этой грязи было раздолье для блох, которые и нас донимали, а эфиопы рекомендовали спасаться от них ветками эвкалиптового дерева, которые нужно класть под матрац. Ещё в Эфиопии полчища мух, от которых большинство местных жителей отмахиваются опахалами, сделанными из конских хвостов. Есть легенда, что войско фараона, пытавшееся завоевать Эфиопию, повернуло обратно, не выдержав жуткой эфиопской вони.

Природу центральной, северо-восточной и северной Эфиопии пышной не назовёшь, всё-таки это высокогорье. Жирафов, львов и прочую африканскую экзотику наблюдали экипажи Ми-8, летавшие в южные провинции к границе с Кенией. Близость к экватору объясняет то, что рассвет и закат в Аддис-Абебе наступает практически моментально, временной пояс московский. Ночное эфиопское небо совсем не похоже на наше, Средней полосы, например, звёзды Большой Медведицы выглядят там не как привычный нам "ковш", а как бы сплюснуты, вытянуты вдоль одной линии.

 В Аддис-Абебе я наблюдал, как в Боле выгрузили камуфлированные военной раскраской Ми-8 и с помощью трафаретов закрашивали красные звёзды на их бортах, рисуя аэрофлотовских "птичек", правда, трафареты прикладывали не той стороной, и получались "птички наоборот". Постоянной стоянкой Ан-12 и основной стоянкой Ми-8 в Аддис-Абебе являлся Боле, охраняемый подразделением ВДВ Эфиопии. Ми-8, кроме того, могли приземляться и иметь местом стоянки ВПП старого аэродрома, возле которого разместился палаточный лагерь сводной авиагруппы ВТА и палаточный лагерь советского автомобильного отряда (300 военных ЗиЛ-131). Место для лагерей было выбрано неспроста, рядом располагалась укреплённая и хорошо охраняемая резиденция Главного военного советника ВС СССР в Социалистической республике Эфиопии. Большая часть личного состава сводной авиагруппы проживала в палаточном лагере, а некоторые военнослужащие лётно-технического состава и большинство переводчиков в двухэтажной заброшеной гостинице в городе. В гостинице днём не было воды, не работала канализация, воду включали на пару часов ночью, поэтому из лагеря нам привозили цистерну с водой для её запаса впрок. Наша переводческая семёрка проживала в большом зале этой гостиницы, куда поставили железные солдатские кровати, на этом бытовые удобства заканчивались. В другом аналогичном общем зале гостиницы проживали наши младшие товарищи группа китаистов-бортпереводчиков английского языка 4-го курса нашего же факультета восточных языков. В числе бортпереводчиков сводной авиагруппы были ещё несколько лейтенантов, призванных из запаса. Ежедневно в 5.30 к гостинице подъезжал специальный автобус с эфиопским водителем, ждал минут пять и уезжал в лагерь: не успеешь, потопаешь до Боле пешком. В лагере мы умывались по-человечески, завтракали с лётно-техническим составом (кормили централизованно тем, что привозили из Союза), проходили краткий медосмотр (измерение пульса и давления) и выезжали тем же автобусом в Боле. Примерно в 7.30 стартовали, совершали в среднем четыре рейса, например, дважды из Аддис-Абебы в Макале и дважды обратно, часам к 14 заканчивали работу, обедали прямо на борту с экипажем либо в лагере и автобусом ехали в гостиницу, где спали до вечера, затем автобусом снова ехали в лагерь на ужин. После ужина в лагере демонстрировали фильмы, причём, только наши, ничего иностранного, и снова в гостиницу. Периодически на территории палаточного лагеря сводной авиагруппы проходили собрания "профсоюзной организации" отряда Ан-12, то есть на самом деле партийной организации КПСС, и собрания "спортивной организации" отряда Ан-12, то есть на самом деле организации ВЛКСМ.

 Аддис-Абеба высокогорье, превышение над уровнем моря, примерно, 2500 метров, первое время даже здоровые люди, приехав туда, ощущают нехватку кислорода. В связи с этим Митченко отменил утреннюю физзарядку как обязательный элемент распорядка дня, заметив, что наша задача на данный момент не укрепить здоровье, а сохранить его. Антисанитария в Эфиопии была ужасающая, нас постоянно просвещали о мерах профилактики инфекционных заболеваний, говорили, что даже рот полоскать сырой водой нельзя, но, тем не менее, некоторые наши товарищи подхватили амёбную дизинтерию и лечились в эфиопском военном госпитале. Однажды врач 194-го полка направил меня на консультацию к нашему специалисту, работавшему в госпитале Сухопутных войск: прихватило печень. В госпитале я наблюдал любопытную картину: десятки пациентов-молодых людей на костылях, с перебинтоваными конечностями. Наш врач объяснил, что все они "самострельщики", "косящие" таким образом от передовой. Во второй половине января 85 года я серьёзно заболел, скорее всего, бронхитом: неделю мучил кашель, колотил сильный озноб, о полётах не могло быть и речи. Полковой врач отсоветовал ложиться в лазарет, представлявший обыкновенную палатку, поскольку в зимние месяцы ночные температуры в Аддис-Абебе иногда опускаются ниже нуля, днём же 30-градусная жара. Никаких лекарств, никаких антибиотиков не было, я с утра до вечера лежал в гостинице, укутавшись в одеяла и по-собачьи согреваясь собственным теплом, иногда вечером с трудом ездил в лагерь, чтобы нормально поесть. Пока я болел, пару раз меня в моём экипаже подменял Саша Швадронов. Наконец мне удалось выздороветь, более или менее окрепнуть и вернуться в строй.

Что касается графика полётов, то, базируясь в Аддис-Абебе, мы летали примерно через два дня на третий, в дни, свободные от полётов, проводился технический регламент и обслуживание самолёта, а переводчики по очереди дежурили на "вышке" аэропорта либо коротали время в инженерной службе Боле с эфиопским инженером Мэлаку Мэкле. Этот Мэлаку был, как бы сейчас выразились, "прикольным чуваком", он любил подолгу ручкаться  с советскими специалистами, фотографироваться с ними, после чего ненавязчиво так, на неповторимом "пиджин инглиш" поинтересоваться у них:"Хэв ю эни пилльз фром гонорея?""Есть ли у вас таблетки от гонореи?"  Надо ли говорить, что после этого вопроса совгражданин сломя голову бежал дезинфицировать руки  мылом и джином. Ещё Мэлаку упрашивал советских братьев привезти ему из Союза холодильник, телевизор, стиральную машину и пр., и вообще его мечтой было поехать в СССР на учёбу. Один раз Мэлаку через меня пригласил на день рождения своей дочери всю верхушку нашей авиагруппы. Я пришёл в палатку к Митченко и передал приглашение. Митченко позвал своего зама главного инженера 194-го полка (не помню фамилию) и Курдюкова. После короткого "консилиума" "доктор" Курдюков "поставил диагноз": никаких гостей, а то выкрадут в горы, а нам, понимаешь, освобождай. На том и порешили, а Мэлаку я поблагодарил за приглашение, сказав, что наши "чифы" сильно заняты, поэтому, к большому сожалению, прийти не смогут. Вообще в Аддис-Абебе личному составу сводной авиагруппы самостоятельный выход в город не разрешался. Однажды состоялось торжественное возложение цветов к памятнику В.И.Ленину, в котором я не смог участвовать из-за болезни. Несколько раз организовывались коллективные выходы на вещевой рынок, в магазины, посещали местный краеведческий музей и зоопарк, оказавшийся львятником: несколько десятков живых символов Эфиопии в клетках. Один раз командованием организовывался своеобразный "шоп-тур" в Асмару. В отличие от Аддис-Абебы, где "Европа" в те годы ограничивалась современными отелями и административными зданиями в центре города, Асмара действительно выглядела городом европейского типа, что немудрено, ведь его строили итальянцы: много старых, но добротных зданий, церквей красного кирпича, на центральных улицах мостовые выложены плиткой, деревья на тротуарев зарешёченных ячейках, как сейчас на Тверской. Асмара привлекала "руссо туристо" недорогими и качественными золотыми и серебряными украшениями, доступными японскими часами.                                                                                                                   В период базирования в Аддис-Абебе, помимо гуманитарных грузов, мы часто перевозили пострадавших от засухи местных крестьян из Макале в Аддис-Абебу. Согласно плану Правительства Социалистической республики Эфиопии из засушливых северных и северо-восточных земель их надлежало переселить в плодородные районы на юге страны. Рядом с аэродромом Макале находился сборный лагерь, куда их, измученных, истощённых, одетых в домотканые лохмотья, с убогой самодельной утварью, на много метров смердящих (представьте голого ребёнка, у которого из глаз течёт гной, и лицо которого усеяно мелкими копошащимися в гноище мухами), доставляли из отдалённых тыграйских деревень активисты RRC (Relief and rehabilitation commission) Комиссии по оказанию помощи пострадавшим от засухи, созданной при Временном военно-административном совете Социалистической республики Эфиопии. Всего же RRC создала 200 пунктов распределения продовольствия и 100 лагерей по оказанию помощи пострадавшим от засухи, из засушливых районов на юг планировалось эвакуировать 2 миллиона человек. Из сборного лагеря в Макале мы забирали пострадавших  партиями по 200-250 человек, грузили в грузовой отсек и везли в Аддис-Абебу. Из Аддис-Абебы Ми-8 мелкими партиями развозили их на юг. Во время полёта от истощения, качки и оттого, что накануне их впервые досыта накормили лепёшками из привезённого благотворительного зерна, этих людей начинало массово тошнить, поэтому в Аддис-Абебе к самолёту подъезжала пожарная машина и с помощью брандспойта вымывала нам грузовой отсек. Вообще условия работы экипажей Ан-12 были весьма непростыми. Так, Митченко вспоминает: "Полёты проходили в сложных условиях гористой местности, высоких температур, тропических гроз с ограниченным использованием радиотехнических средств, отсутствием радиолокационного контроля и угроз терактов". 

Палаточный лагерь сводной авиагруппы ВТА в Аддис-Абебе. Слева военно-трансопртный вертолёт Ми-8МТ. На дальнем плане кварталы Аддис-Абебы.

         Что касается Ми-8, они работали на небольших аэродромах, куда Ан-12 сесть не могли. В период моего пребывания в Эфиопии Ми-8 дважды терпели аварию из-за того, что в разреженом воздухе Абиссинского нагорья экипажи допускали ошибки, неправильно выставляя шаг винта, правда, жертв при этом не было, только серьёзно пострадавшие. Но позднее, как мне рассказывали, всё-таки произошла катастрофа Ми-8, в которой погиб экипаж, в том числе бортпереводчик лейтенант из Харькова, призванный из запаса. Разумеется, на нашу работу оказывала прямое влияние общая военно-политическая обстановка в стране. Вскоре после нашего прибытия в Эфиопию, где-то в конце ноября 84 года, Митченко построил личный состав отряда Ан-12 и довёл до нашего сведения, что эритрейские сепаратисты открыто выступили с заявлением о том, что, если советские самолёты будут помогать их противнику Вооружённым Силам Социалистической республики Эфиопии, они будут сбиваться, и тогда весь мир узнает о том, что это самолёты советских ВВС. И Кулыгин, и Митченко, и Новожилов единодушно вспоминают о том, что в Эфиопии все приказы и распоряжения, доклады об их выполнении осуществлялись исключительно в устной форме, без составления письменных документов и без оформления полётных листов. Так, по словам Кулыгина, "приказы на осуществление перевозок в Эфиопии экипажами сводной авиагруппы я получал от начальника Главного штаба ВВС СССР маршала авиации Скорикова путём телефонной связи. Никаких письменных приказов или распоряжений об осуществлении указанных перевозок я не получал. Также устные распоряжения по осуществлению указанных перевозок в Эфиопии я получал от посла СССР в Социалистической республике Эфиопии и от Главного военного советника ВС СССР в Социалистической республике Эфиопии. Доклады о выполнении данных приказов и распоряжений я также осуществлял без составления письменной документации: начальнику Главного штаба ВВС по телефонной связи, послу СССР и Главному военному советнику устно". По словам Митченко:"Распоряжения на неделю-день я получал от генерала Кулыгина Б.П. в устной форме. В устной же форме ставил задачу экипажам, устно принимал доклады от командиров экипажей и устно докладывал генералу Кулыгину Б.П. о выполнении поставленных задач. Никаких письменных приказов и распоряжений на перевозки в Эфиопии я не получал, письменных отчётов не составлял. Ежедневные сводки о перевозках наш начальник КП майор Фадеев А.И. по связи ЗАС докладывал в ГШ ВВС по установленной таблице".  Всё это делалось для того, чтобы в случае уничтожения или захвата советского самолёта противник не смог получить прямых доказательств нашей - и не только гуманитарной - помощи Правительству Эфиопии. А такая помощь также имела место. Прежде всего эфиопы хотели, чтобы Ан-12 непосредственно участвовали в боевых действиях, выполняя бомбометание по позициям эритрейских и тыграйских сепаратистов, однако советское командование эту идею отвергло на корню, не отказываясь в то же время от разного рода деликатных просьб эфиопской стороны. Так, однажды в Боле главный инженер полка - зам Митченко подвёл к нашему самолёту группу эфиопов в штатском и приказал взять их на борт до Асмары, при этом он строго-настрого запретил мне как бортпереводчику сообщать диспетчеру аэропорта об этих пассажирах.  В самолёте Новожилов велел мне узнать у эфиопов, есть ли у них оружие, и, если есть, сдать командиру корабля до окончания полёта. Один из эфиопов  вытащил из-за пояса внушительных размеров "пушку" и передал её мне, а я Новожилову. Разумеется, о таинственных пассажирах на борту я ничего не сообщил диспетчеру ни в Боле, ни в Асмаре. Было и прозаическое поручение перевезти из Аддис-Абебы в Ассаб партию военных ботинок-берцев. Однажды приказали взять на борт из Асмары до Аддис-Абебы команду новобранцев для ВС Эфиопии. Как нам позже рассказали, на другой день после этого рейса сепаратисты обстреляли аэропорт Асмары из артиллерии и миномётов. Проблема заключалась в том, что окружённый горами и минными полями асмарский аэропорт находился в непосредственной близости от передовой, проходившей буквально за ближайшей горой, поэтому и обстреливать его особого труда для сепаратов не составляло. Как вспоминает Митченко:"При минном обстреле аэродрома Асмара одна из мин попала в переднюю гермокабину самолёта Ан-12бп. В результате пожара и оплавления конструкции самолёт был списан на боевую потерю. Личный состав не пострадал". Про ситуацию в Эритрее рассказывал и мой одногруппник Юра Савельев, который, возвращаясь из командировки в Москву, ночевал у нас в аддис-абебской гостинице. Юра Савельев был переводчиком английского языка при советском военном советнике в бригаде ВДВ Эиопии на территории Эритреи. В то время там шли ожесточённые бои, и Юра говорил, что их бригада, угодив в жестокий переплёт, подверглась такому обстрелу, что они с советником уцелели чудом. Напряжённой была обстановка и на аэродроме Макале в Тыграе. Вот как описывает этот аэродром Александр Проханов в своём специальном репортаже из Эфиопии "Зёрна надежды" ("Литературная газета", 23 января 1985):"Садимся в Макале, в голой продуваемой степи. Лысый пакгауз порта. Врытые в землю танки, бронетранспортёры ощетинились пулемётами. Зона не только голода, но и боёв с сепаратистами". Однажды, вернувшись в Аддис-Абебу из рейса в Макале, техники обнаружили у нашего самолёта выбоину в лопасти ближнего к фюзеляжу правого винта. Позднее главный инженер полка довёл до всего личного состава на построении, что исключить пулевое попадание нельзя. Я думаю, что, скорее всего, какой-нибудь местный тыграйский "дух" "шмальнул" в Макале по снижающемуся самолёту. Целил в переднюю гермокабину, где штурман сидит, но пулю снесло ветром, и она, слава Богу, прошла мимо фюзеляжа, чиркнув по лопасти винта. Про аэропорт Ассаба я уже рассказал. По сравнению с аэропортами Асмары и Макале аэропорт Диредавы был относительно спокойным местом. После завершения Огаденской войны 77-78 годов активных боевых действий в том районе не наблюдалось. Диредава запомнилась столбами песчаных смерчей, которые мы наблюдали при заходе на посадку.

Продолжение